Когда лимузин остановился у освещенной витрины книжного, к нам тотчас подбежала девушка с книгой и специальным устройством для оплаты карточкой. Я проверил, действительно ли это книга Шонберга[29]
о Горовице, и протянул девушке свою кредитную карту. Не прошло и пары минут, как я держал в руках книгу, а лимузин катил дальше. Да уж, видимо, в Москве к избитой фразе «время — деньги» относятся не как к рекламному слогану…В сияющем огнями холле гостиницы у бюро обслуживания гудела толпа. Из ресторана доносилась громкая музыка. Похоже, русская свадьба после полуночи мало чем отличается от польской. Я протиснулся к лифту, поминутно отказываясь от предложений выпить водки и отвечая, что не знаю, где сейчас Катя, Юрий или Наташа. Проходя мимо ресторана, увидел, как какая-то очень толстая женщина, задрав юбку почти до трусов и не сняв обуви, танцует на крышке рояля танец из тех, что в Берлине исполняют у шеста стриптизерши. Мужчина в смокинге яростно стучал по клавиатуре кулаками. Я пришел в ярость. Энергично работая локтями, подбежал к роялю, схватил женщину за ноги и закричал:
— Что же вы, черт вас побери, делаете?! Вы сломаете инструмент!
Она перестала танцевать и принялась кричать что-то «пианисту». Толпа вокруг рояля затихла.
— Перестаньте, пожалуйста, перестаньте! Прошу вас!
К мужчине в смокинге подошла девушка из бюро обслуживания. Она что-то сказала ему и попыталась закрыть крышку. Тот завопил:
— Я могу купить не только эту развалину. Я могу купить весь твой отель, дорогая! Правда, Маша?! Скажи ей и этому придурку-иностранцу, что я всё могу купить! Скажи! Я всё тебе куплю, Маша, всё! Рояль. Сумочку, айфон, три рояля! — кричал он, грубо отталкивая девушку.
Наконец несколько мужчин силой оттащили его от рояля и вывели из ресторана. Толпа расступилась, и я направился к лифту. Джошуа как-то сказал мне: «Ты со своим правдолюбием когда-нибудь доиграешься! Постоянно ходишь по краю пропасти, и пока тебе удается не сорваться, но всему когда-нибудь приходит конец! Помни об этом…».
Мне нужно было выпить. Оказавшись в номере, я, не зажигая света, подошел к минибару, вытащил оттуда первую попавшуюся бутылку, открутил металлическую пробку и жадно глотнул. Потом упал на кровать прямо в одежде и слышал арфу, метро, шаги на лестнице, рояль, мяуканье кошки, стук клавиатуры компьютера, пение, шум листьев, церковные колокола, женский крик, женский шепот, свой собственный голос. Я прикрыл голову подушкой…
Проснулся я почему-то на диване. Пустая бутылка из-под джина лежала на полу. Рядом, на мятом пиджаке, валялись мои туфли. Я встал, чтобы закрыть окно, и заметил на кровати перевязанную серо-зеленой лентой пластинку. Старинную, из черного винила. Я осторожно развязал ленту, которая показалась мне знакомой, и вспомнил: это же лента Анны! С потертой, местами покрытой пятнами обложки улыбался Высоцкий. К ленте была приклеена страничка, вырванная из календаря, с запиской, датированной вчерашним днем:
Это был проигрыватель «Бамбино». У моих родителей был такой же. Как и у многих в Польше. В детстве я слушал сказки в записи, бабушка покупала их для меня в газетном киоске на углу. Тогда пластинки были на 45 оборотов в минуту. Иногда мы с братом слушали их на 78 оборотов. И самые грустные сказки становились смешными. Даже про Красную Шапочку и девочку со спичками.
Я поставил проигрыватель на стол, нашел на стене розетку (вилка у проигрывателя была современная) и поставил на пластинку звукосниматель. Из овального динамика в крышке послышался звук гитары, а потом голос Высоцкого. Треск и скрип заезженной пластинки мне не мешали. Анна права. Здесь голос Высоцкого действительно был иным…
Я подошел к окну и закурил. Слушая Высоцкого, я всегда чувствовал душевный подъем и волнение. Но сейчас все было иначе. Я представил себе, как Анна перевязывает пластинку лентой. Администратор, который принял у нее проигрыватель и согласился его мне принести, наверняка решил, что она чокнутая. А может, это был не администратор, а горничная…