Любовь и другие диссонансы

Увлекшись чтением, я забыл обо всем на свете и не заметил, как над Москвой собрались тучи и неожиданно хлынул проливной весенний дождь. Пока добежал до гостиницы, промок до нитки, и только книга, которую сунул за пазуху, оказалась сухой. В номере хрипло заикался Высоцкий, пластинку заело.

Книга Шонберга не давала мне покоя. И мысли об Анне тоже. Скорей бы понедельник. Меня тяготило одиночество, но не хотелось включать телевизор. Под окнами гостиницы непрерывным потоком шли люди. Дождь уже кончился, и я решил присоединиться к толпе. Сел в троллейбус, потом долго ехал на метро, и наконец вышел в центре и очень скоро оказался перед витриной большого книжного магазина. Там было шумно. У стеллажей толпились люди, откуда-то доносились аплодисменты и голос человека, видимо, писателя, пришедшего на встречу со своими читателями. Я поднялся на верхний этаж. Мысли о Горовице не отпускали. И он, и Рихтер играли Седьмую сонату Прокофьева. Оба мастерски, но все же исполнение Рихтера было более выразительным. Мне во что бы то ни стало захотелось восстановить его в памяти.

Дисками были тесно заставлены шесть стеллажей. У Рихтера отдельная полка. У Прокофьева тоже. Найти запись выступления Рихтера в Варшаве, где он играл Седьмую сонату Прокофьева, казалось невозможным. Ко мне подошла молодая невыскоая девушка в растянутом свитере, черной юбке и черных военных ботинках. У нее были короткие косички, как у Пеппи Длинныйчулок на иллюстрациях к книге Астрид Линдгрен. Она вообще была похожа Пеппи. Такие же рыжие волосы, огромные веснушки и задорная улыбка. Девушка предложила мне свою помощь. Я принялся объяснять, какой концерт меня интересует, слабо веря, что это имеет смысл — девушка могла быть скорее поклонницей готического рока и группы The Cure, чем музыки Прокофьева. Тем не менее она внимательно выслушала меня, а потом молча отошла и, присев на корточки у нижней полки соседнего стеллажа, вытащила три коробочки. Вручая их мне, сказала:

— На всех этих дисках есть тот концерт. Один диск наш, русский, другой польский, третий чешский. Там есть произведения разных композиторов. Среди записей и оригинальные, и пиратские. Если хотите послушать, кабинки с наушниками вон там, у лестницы…

И отошла, потому что у кассы зазвонил телефон. Я лишился дара речи. Я повидал на своем веку бессчетное количество музыкальных магазинов во многих городах четырех континентов, но нигде не встречал продавца, который, не обращаясь к каталогу или компьютерной базе, мог дать мне подобную информацию. К тому же в таком огромном магазине, как этот. А припанкованная Пеппи Длинныйчулок из московского магазина просто присела на корточки возле полки. И знала о чешском сборнике. Это было на грани фантастики. Особенно шокировали ее слова: «есть оригинальные, а есть пиратские».

Я прослушал все три диска. Полностью. Сначала хотел послушать только Седьмую сонату, но искушение было слишком велико. И провел в магазине весь вечер. Мне было хорошо. Иногда мимо проходила девушка с косичками. Она улыбалась, и мне казалось, она меня понимает. Иоанна не всегда меня понимала. Она утверждала, что у меня маниакально-депрессивный психоз, потому что только маньяки встают в три часа ночи, чтобы рыться в пластинках, а потом их слушать. Тем не менее она вставала вместе со мной, заваривала мой любимый земляничный чай и, присев с кружкой рядом на диван, делала вид, будто не замечает моих слез.

Я вышел из магазина только когда понял, что очень хочу курить. В Москве нет таких ограничений для курильщиков, как в Берлине или, в последнее время, в Варшаве, но курить в магазине было, конечно, нельзя.

Но в одиночестве курить не хотелось. Появилось желание зайти в бар, выпить пива, побыть среди людей. Нормальных людей. Гениев с меня на сегодня было достаточно. Я свернул в небольшую темную улочку. Очень скоро ровный асфальт закончился и начались ухабы. Совсем как в Варшаве чуть в стороне от указанных в путеводителях туристических маршрутов.

Рядом с обшарпанной дверью несколько подозрительных субъектов пили водку прямо из бутылки. Из подвала доносились звуки ударных и громкие голоса. Я спустился по крутой лестнице вниз. В клубах табачного дыма заметил ряды бутылок, пивные кружки и тлеющие окурки в пепельницах, и только потом силуэты людей, сидевших на деревянных скамьях. Типичная атмосфера питейного заведения в варшавском районе Прага времен моей молодости.