Любовь и другие диссонансы

Я сел на краешек первой попавшейся скамьи. Сидевший слева мускулистый гигант, пропахший потом, с голыми руками, до самых подмышек покрытыми татуировкой, с серьгой в ухе и кольцом в носу, пододвинул мне кружку с пивом. Я не успел сказать спасибо, потому что на небольшой сцене, сооруженной из пивных ящиков, ударил по струнам гитары и стал что-то громко выкрикивать длинноволосый мужчина примерно моего возраста, а может, и старше. Хиппи моих лет, с ностальгией вспоминающие времена Вудстока, всегда выглядят жалко. Это не значит, что с возрастом следует изменять своей жизненной философии, но зачем выносить ее на посмешище, когда ты весь покрыт морщинами, обзавелся двойным подбородком и «пивным» животом. Это выглядит, как если бы человек в деловом костюме копался в песочнице.

То, что происходило на сцене, явно не предназначалось для детских глаз и ушей. Скорее, напоминало пьяную выходку солиста самодеятельного ансамбля из пожарного депо где-нибудь в медвежьем углу! Мужчина на сцене так и сыпал ругательствами. Спеть это, например, по-немецки было бы невозможно, всех их «Scheiße» и «ficken» не хватило бы и на строчку. По-русски же или по-польски можно ругаться изощренно, создавая целые баллады, но мне это никогда не казалось хорошей идеей. Я не выношу матерщины, хотя признаю, что иногда без нее не обойтись. Однако публичное исполнение песен со словами «ебать», «еб твою мать», «сукин сын», «хуй», «пизда» и тому подобного не укладывалось в мое понимание свободы самовыражения.

После хиппи на ящики взгромоздился какой-то панк. Ведущий объявил его имя, сообщил название «произведения», авторов «текста» и «музыки». На сей раз сначала был «хуй», и только потом «еб твою мать». Мой татуированный сосед был чрезвычайно доволен «концертом». Он стучал кулаком по столу и дружески пихал меня локтем в ребра.

Не в силах это слушать, я встал и направился к выходу. У гардеробщицы, которая тихо что-то вязала, я спросил, всегда ли здесь так поют. Она только молча кивнула на плакат, висевший рядом с ржавым огнетушителем. Я прочел написанное от руки фломастером: «18 апреля 2011 года. 22.00. Фестиваль андеграунда» — и многообещающий анонс: «Наши песни — только о хороших сторонах жизни, то есть о водке и женщинах. Сергей Шнуров и группа «ЛЕНИНГРАД». Меня поразила изобретательность организаторов концерта, провозгласивших эту бессмыслицу андеграундом. Это все равно что назвать немецкие шлягеры постромантизмом, а польское диско поло явлением нью эйдж. С андеграундом это публичное изрыгание непристойностей связывало только то, что оно происходило в смердящем дешевым пивом и табачным дымом подвале. Я не знал ни Сергея Шнурова, ни группы «ЛЕНИНГРАД», и не понимал, как можно утверждать, что поешь о хороших сторонах жизни, если выражаешься о них такими словами. Женщину они именовали не иначе как «блядь», и речь шла не столько о женщине, сколько о трех отверстиях, куда можно тыкать пенисом, оставляя там сперму. Это было отвратительно.

На улице приятно освежал холодный ветер. В небольшом киоске на углу я купил две банки пива. Присел на цементную балюстраду, которая упиралась в ворота, ведущие во двор старого дома. Вскоре ко мне подошел очень худой человек в грязном тренировочном костюме, дыры в котором были заклеены клейкой лентой. На ногах у него были рваные кеды разного цвета. Он сел рядом, положил на землю огромный пластиковый мешок, наполненный пустыми бутылками и пивными банками, и молча ждал, поглядывая на банку, из которой я пил. Я протянул ему пачку сигарет. Он поблагодарил, но сигарету не взял. Я заговорил с ним. Его звали Василий. Он рассказал, что не курит, потому что «это дорого». Живет на улице, два года тому назад приехал из деревни под Красноярском после того, как сгорел его дом и на пожаре погибли родители. Он потерял не только их, но и все свое имущество. Сначала собирал бутылки и банки в Красноярске, но «здесь, в Москве, их гораздо больше». Он не может найти работу, потому что знает только крестьянский труд, а учиться не хочет, стыдится своего внешнего вида. Он ни к кому не имеет претензий, так как «российская глубинка, вдали от Москвы и Петербурга, всегда жила бедно. Почему теперь должно быть иначе? Это просто стало заметнее. Не каждому суждено стать Гагариным, который из колхоза попал в космос». Василий иногда подрабатывает садовником у новых русских, но в основном занимался сбором пустых бутылок и банок. У его крестницы через две недели день рождения. Он хочет купить ей в подарок новое платье. Ему не хватает «всего восьмидесяти бутылок». Я запихнул ему в пакет пустую банку и достал бумажник. Он отстранился, поспешно встал, подхватил мешок и сказал:

— Спасибо, не надо. Вы свои деньги заработали. Я не нищий. И никогда им не буду. Храни вас Господь.

Я добрался до гостиницы после полуночи. Долго ворочался, а когда уснул, несколько раз просыпался. Около трех ночи услышал шум мусороуборочной машины и улыбнулся. В Москве все как обычно. Начинался понедельник…

Анна