Я репетировал и готовился. Я раз двадцать объяснил своему испуганному отражению в зеркале, зачем оговорил Ольгу Дмитриевну и назвался чужим именем. Выходила какая-то подлая глупость, но Бочкин сказал, что директор поймет, а Долгорукая…
Она сказала, что тоже пойдет, если нужно, но ни в чем признаваться не будет. Просто кивнет, если что. Но если я хоть когда-нибудь, хоть полсловом заикнусь о ее роли, она уйдет в другую школу и больше никогда, ни за что и так далее.
Так сказала прекрасная Долгорукая и показала мне кулак.
А кабинет был закрыт, и пришлось перенести этот жуткий разговор с понедельника на другой день.
– Погоди-ка! А Бочкин? – спросила старушка.
– Да, а как же Бочкин? – спросил мужчина с портфелем. – Он вообще собирался извиняться?
– Вас простили? – спросил мужчина с коляской.
– О, это пока не известно, – сказал я, – мы как раз идем туда. Все вместе. Просто я пришел чуть раньше, но, кажется, вон они, видите? Мои лучшие друзья – Бочкин и Долгорукая. Ну, пока всем!
Я встал и пошел им навстречу.