Любовь и фантазия

Настала ночь. Услышав вой шакала, я проснулась, мне стало страшно. А шакал все выл… Выбравшись из укрытия, я осторожно пошла в сторону одной из дорог. Сначала я заметила вдалеке огонь пожара, а потом на лугу увидела двух или трех брошенных коров. Я остановилась ненадолго, чтобы погреться возле них, но потом испугалась, как бы кто не пришел за скотиной и не выдал меня, и снова двинулась в путь… Чуть подальше я встретила еще несколько коров, которые тоже, наверное, бежали от пожара, но уже в другом месте… Я дрожала от холода, ведь стояла зима, дождя, правда, не было, но в канавах и на камнях лежал снег.

Что делать? Спать на земле, несмотря на холод? Но вокруг бродили кабаны и шакалы. Взобраться на дерево? Я боялась, что засну и упаду вниз… В конце концов, я нашла мощный дуб с крепким стволом и, ухватившись за ветку, пристроилась там. Мне удалось продержаться до утра. Положившись на волю Аллаха, я даже задремала.

Весь следующий день я пряталась, пока не стемнело. Где — то совсем близко гремели новые бои. А я стала похожа на призрак: люди копошились вокруг меня, но мне казалось, что живут они в каком-то ином мире!

Я боялась, как бы меня не заметили с вертолетов. Потом мало-помалу все стихло; война отступила, как кошмарный сон.

Должно быть, я вдруг заснула от усталости. На исходе ночи, незадолго до рассвета, я увидела бредущих одна за другой коз и спокойно идущего следом за ними пастуха — глядя на него, можно было подумать, что ничего не случилось, что это долгое преследование мне только приснилось. «А что с моим братом Ахмедом?» — в тревоге подумала я и спрыгнула с дерева. Пастух остановился и, обернувшись назад, подал кому-то знак. Вдалеке показались четверо мужчин, похожих на партизан, а потом появился и пятый, он стал размахивать руками, пытаясь, видно, привлечь мое внимание.

«Сколько времени потеряно! — подумала я. — Надо пойти поскорее посмотреть, что с братом!»

Мужчины что-то кричали мне, чей-то голос назвал мое имя. Но я уже бежала, ни на что не обращая внимания, и все твердила: «Пойду поищу брата, надо посмотреть, что с ним!»

— Да это же твой брат Абделькадер! — крикнул мне кто-то.

Тут только я поняла, что это был другой мой брат, но я-то хотела отыскать младшего, того, что упал… Я бросилась бежать со всех ног. Аллах, верно, направил меня на истинный путь, и я сразу нашла это место, я первая его увидела.

Ахмед так и остался лежать там, французы взяли все его документы и фотографии, которые он всегда носил с собой. Они сняли с него все, что могли. От его партизанской формы остались только брюки. Старая шерстяная рубашка была разорвана и залита кровью…

Я увидела неподалеку уэд и хотела отнести его туда, но у меня не хватило сил и пришлось тащить его, так что на песке оставался след от его босых йог… Я хотела обмыть его или по крайней мере смочить ему лицо. Набрав в ладони воды, я начала брызгать на него, как во время омовений, а сама плакала, не отдавая себе в этом отчета, рыдала в голос…

В этот момент сзади послышался голос моего старшего брата, Абделькадера.

— Зачем было показывать ей тело? — сердито говорил он остальным. — Разве вы не видите, что она еще ребенок?

— Он упал у меня на глазах! — возразила я, поворачиваясь к нему. У меня на глазах!

И голос мой задрожал.

Крик…

Длинные, отливающие желтизной, волосы девочки окрасились вдруг багрящем. Вечно что-то подозревающие кумушки нарекли ее зеленые глаза «глазами бродячей кошки». Большие зеленые глаза с золотыми искорками… Она явилась на свет после трех мальчиков и была гордостью матери!

Это о ней, тринадцатилетней пастушке, первой дочери в семействе Амруна, судачат соседи и свояки, двоюродные братья и дядья с отцовской стороны, упрекая ее в том, что она хочет быть четвертым мальчишкой, не прячется вместе с другими женщинами, а бежит из дуара, обманув бдительность французских солдат! И вот она заблудилась во время бесконечной погони и взобралась на дерево.

И вдруг осиротела на заре: брат ее пал на рассвете летнего дня, и она, подобно новой Антигоне, пробегает пальцами, окрашенными хной, по его безжизненному, распростертому на траве телу, с которого сорвали одежды.