Любовь и французы

Какую проницательность обнаруживал Жан в своих наблюдениях над человеческой природой, и какие мудрые и остроумные вещи он писал о любви и любовниках! Большинство из них критики, по-видимому, оставили без внимания. Жан не только считал, что лишь в редких случаях супружеская любовь достойна похвал. Он, похоже, был в ту эпоху единственным писателем, способным осознать возможности более широкого и всеобъемлющего типа любви, нежели тот, который порожден только сексуальной страстью, о чем свидетельствуют слова, вложенные им в уста Разума.

Увидишь ты во мне, мой свет,

Любовь другую — впрочем, нет,

Она все та же, пусть на вид

Огонь ее слабей горит,

Зато надежда в нем светлей,

Взгляд шире. Тех, кто всех милей,

Оставив, сможешь ты душой

Прижать к груди весь род людской,

Весь мир обняв. Не должен впредь

Один душой твоей владеть,

Но братом ближнему навек

Стать должен каждый человек.

И всех любя, как одного...

Ставя разум выше красоты, он говорит, что если мужчине попадется женщина интеллигентная, добродетельная и достаточно умная, чтобы быть его помощницей, то «и к концу жизни она останется нежно любимой подругой того, кто любил ее в юности. Супруг учтивый и ласковый должен внушать женщине нежную любовь, а если жена будет сочетать учтивость с доброй волей, то наградой ей будет ответное чувство».

Жан остро подмечает, как меняются влюбленные, вступив в брак, и как быстро бывший слуга дамы превращается в ее жестокого хозяина:

Свободу у жены отнял —

И мнишь — любовь ее снискал?

Любовь из тех домов бежит,

Где мужу голову кружит

Не страсть, а власть, лишь там дыша,

Где не задушена душа.

Однако тугой кошелек, по мнению Жана, завоюет женское сердце быстрее всех песен и баллад!

Жан был первопроходцем в области современной любви. «Женщины рождаются такими же свободными, как и сильный пол, и один лишь закон отнимает у них права, дарованные природой». Почему женщина не может польстить мужчине, чтобы добиться своего? Жан говорит, что все мужчины — лицемеры, которые тысяче женщин отдают свои сердца, так почему бы и женщинам не поступать подобным образом? Далее он, однако, признает, что такое положение дел привело бы к великим раздорам и дома были бы заброшены, поэтому-то мудрому человеку и пришлось установить брачные законы.

Как забавно он перечисляет горести мужа и рисует портрет рассерженной жены, которая ночью отказывается исполнять свой супружеский долг! «Когда ты лежишь в постели совсем нагая (ночные одеяния только к началу шестнадцатого века вошли в моду) и чем больше я навязываю тебе свою любовь, тем сильнее ты противишься, притворяясь больной, и лежишь вялая и томная, так что я в конце концов вынужден из страха потерпеть прискорбную неудачу прибегнуть к оплеухам».

Я думаю, подобных цитат более чем достаточно, чтобы показать, что книга Жана де Мена и сегодня способна доставить удовольствие читателям. Если я и прибегла к такому обильному цитированию, то лишь потому, что верю: этот автор заслуживает большей славы.

Другой автор — бесшабашный и сумасбродный, родившийся в Провансе на исходе четырнадцатого столетия — Антуан де ла Салль, солдат, авантюрист и наставник нескольких принцев. Ох и веселым же учителем он, наверное, был, хотя и приберегал только для взрослых читателей пикантные сюжеты! Но где он успел узнать так много о семейной жизни мещан? В Quinze Joies du mariage^{33} Антуан де ла Салль представляет публике самые едкие и правдивые рассказы, какие когда-либо попадали на глаза читателям. Он достойный предшественник Рабле.

Попутно замечу, что эти Пятнадцать радостей — языческие двойники превозносившихся церковью «Пятнадцати радостей Пречистой Девы», цель которых состояла в том, чтобы показать, как жена, используя свои хитрости, заставляет мужа поступать именно так, как хочется ей.

Первая «Радость» — это разговор мужа со своей «лучшей половиной», средневековая вариация на тему «женщине нечего надеть». Разговор происходит в постели, и начинает его жена, которая жалобно шепчет:

— Пожалуйста, милый, оставь меня в покое. Я сегодня не очень хорошо себя чувствую.

— Что с тобой? — тревожится муж.

— О, у меня есть на то веская причина... но я тебе не буду говорить о ней, ведь что бы я ни сказала, ты все равно не веришь.

— Почему ты так говоришь со мной, душенька?

— Потому что тебе это, наверное, будет неинтересно — вот и все.

— Ты должна мне сказать, я требую.

— Ну хорошо... раз тебе так этого хочется. Я сегодня была на празднике, и оказалось, что я хуже всех одета. Мне было так стыдно, ведь это был позор и для тебя, и для наших друзей.

— А как были одеты другие женщины?

— Ни на одной даме моего звания не было ничего дешевле алого платья, отделанного горностаем, а я была в своем подвенечном платье, которое уже все выносилось, да и, в любом случае, оно мне мало — я ведь вышла за тебя совсем молодой. Госпожи Такая-то и Сякая-то во всеуслышание заявляли, что, должно быть, мне стыдно появляться на люди такой оборванкой. Клянусь, теперь меня долго не увидят на празднике!