Любовь и Гниль: Сезон 1 (Эпизод 1 - 6)

Я покачала головой и оттолкнулась от здания. Пихнула его в плечо, пытаясь уйти, и его низкий смех потёк за мной по тротуару.

После этого он отвел меня на работу. Меня назначили в прачечную и заставили работать с двумя женщинами средних лет, которые любили свои обязанности, любили в буквальном смысле. Я догадалась, что они рождены для стирки, потому что их постоянные улыбки и счастливое мурлыканье не могли означать ничего другого. Они, поди, Богу молятся, что вся эта история с зомби произошла. Иначе кто знает, как бы они растрачивали свои таланты в нормальном обществе. Они, вероятно, были бы генеральными директорами международных компаний, или боролись с мировой бедностью, или делали ещё что-нибудь бессмысленное.

Была ли я слишком цинична? Чёрт, да. Эти люди были сумасшедшими.

Я не обращала на них внимания, погрузившись в чёрную работу по складыванию сотен и сотен рубашек. Тогда-то я поняла, почему они были сумасшедшими. Эта работа буквально заставит любого сойти с ума. Слишком однообразно. Слишком скучно.

Я собиралась стать голосующим членом их иронически утопического общества ещё до конца дня. Это было похоже на лоботомию, вызванную стиркой.

Или, может быть, я просто не привыкла к такому миру и безопасности. Может быть, бег и охота были настоящими причинами, по которым я сходила с ума. Выживание было постоянной деятельностью, в которой мой мозг всегда был занят. Это занятие вынуждало мой мозг считать себя бесполезным.

И поэтому я заставила его работать. Я представляла себе свой побег снова и снова, пока не запомнила каждый путь, каждый выход. Я представила себе главную улицу и то, как расположены здания, как я буду пробираться между ними и прятаться в тени. Я представила себе бег по открытым полям и быстроту моих ног, когда я убегала из этого места.

В конце дня женщины отправились на общий ужин. В спортзале школы собрался весь город, чтобы разделить трапезу. Мы ели жареную курицу, картофель и консервированную кукурузу. Это был относительный праздник.

Меня посадили за главный стол между Кейном и Тайлер. Миллер тоже сидел с нами, но ни разу не поднял окровавленных и побитых глаз от тарелки. Матиас и Линли сидели напротив меня, улыбаясь Кейну и мне, словно мы, в самом деле, были парой, и это было настоящее счастье.

Только вот был это чёртов кошмар, в прямом смысле этого слова. Меня терзало чувство, что с этого дня я буду просыпаться с криком и дрожью от воспоминаний об этой семье и их угнетающем влиянии на мою жизнь.

Как могли эти люди так разочаровать? Как могло человечество так быстро соскользнуть в эти глубины?

Мы просто развалились на части.

И именно так я чувствовала себя за этим столом — словно я разваливалась на части.

Удивительно, но разговор был похож на нормальную семейную беседу, пока Матиас не посмотрел на меня и не спросил:

— Итак, Риган, что ты думаешь о нашем маленьком сообществе?

Я подняла глаза, встретилась с его бесстрастным, отчуждённым взглядом и пожала плечами. Ничто из того, что я могла придумать, не могло сделать его счастливым.

— Поначалу это может быть ошеломляюще, я понимаю, — великодушно предложил Матиас. — Тем более что ты так долго была одна.

— Я не была одна, — возразила я. — Я сейчас одна, а вы держите моих друзей под прицелом.

Тайлер пнула меня под столом, предупреждая, чтобы я закрыла рот. Она попыталась отвлечь внимание от меня.

— Кстати, я лучше отнесу им ужин.

Она встала и подошла к буфету, перехватив по пути маленькую девочку, чтобы та помогла нести тарелки с едой. Я немного расслабилась, зная, что они получат хорошую еду; и что если она кормила их, значит, они всё ещё были живы.

— Кейн говорит, что ты не одобряешь наши украшения на стенах, — настаивал Матиас, указывая руками на остальную часть школы.

Я тут же потеряла аппетит, вспомнив, как Пожиратели выстроились вдоль стен в этих тесных шкафчиках, как их костлявые руки тянулись в коридор, пытаясь достать до меня, как их ужасные стоны наполняли воздух и царапали сознание. Нет, я этого не одобряла.

— Их надо застрелить, — просто ответила я. — Это отвратительное напоминание о той опасности, в которой мы находимся, это жестоко и опасно для вас и вашего народа.

— Мои люди знают, что к ним лучше не приближаться, — заметил Матиас. — Даже маленький ребёнок должен знать, что к ним лучше не приближаться. И что такого жестокого в обращении с ними? Их разум и душа исчезли. Единственное, ради чего они способны жить, это их пристрастие к человеческой плоти. Даже в истощённом состоянии, когда они уже не могут удержать вес собственного тела без помощи этих стальных прутьев, они всё равно тянутся и жаждут плоти. Эта жажда поглощает их до тех пор, пока они не становятся меньше, чем люди, даже меньше, чем животные, пока они не превращаются в вид ужасающих существ, полностью принадлежащих голоду.