– Не знаю. Говард пока на работе, но вечером мы собираемся в кино. Если я наберусь мужества, то поговорю с ним, как только он вернется домой.
– Ладно, – выдохнула Эдди. – План такой. Сейчас я поднимусь к родителям и спрошу, можно ли тебе снова к нам въехать. Нет, даже так – скажу, что тебе необходимо вернуться. И ты не волнуйся, они точно согласятся.
После разговора с Эдди я около часа бродила по комнате, время от времени поднимая с кровати мамин дневник и прикидывая, сколько осталось страниц, но стоило мне открыть книжку, как я тут же отбрасывала ее, как раскаленную головешку. Для меня все закончилось на последней записи, которую я прочла. Ничего нового я уже не найду. И я представляю, как больно ей было, когда ее сердце разбилось вдребезги.
Я выглядывала Говарда в окно, но они с туристами ползали по кладбищу, как садовые слизни. Им что, обязательно останавливаться у
– Готова? – шепнула я сама себе.
Конечно нет.
Говард зашел в туристический центр, вышел оттуда с Соней, и они направились к дому.
– А вот и ты, – сказал Говард. – Как прошел день?
– Ну… нормально.
Он был одет в голубую рубашку с закатанными рукавами, а его нос обгорел на солнце. Со мной такого никогда не было. Потому что я, знаете ли,
– Я звонил тебе по телефону, но ты не ответила. Если мы хотим успеть в кино, надо выдвигаться прямо сейчас.
– Сейчас?
– Да. Рен поедет?
– Нет. У него… не получится. – Не могу же я ему сказать…
Соня улыбнулась:
– Сегодня показывают старый фильм с Одри Хепберн. Классика. Слышала о «Римских каникулах»?
– Нет.
В других обстоятельствах мне бы понравились «Римские каникулы». Это черно-белый фильм о европейской принцессе, которая отправилась в дипломатический тур, но у нее очень жесткое расписание и строгие слуги, и однажды в Риме она ночью вылезает из окна спальни и убегает развеяться. Вот только перед сном ей дали успокоительное, и принцесса засыпает на скамейке в парке. Ее спасает американский репортер. Они вместе гуляют по городу и влюбляются друг в друга, но им приходится расстаться, потому что у принцессы слишком много обязанностей.
Да. Печально.
Я смотрела его краем глаза, потому что мое внимание отвлекал Говард. У него был громкий, раскатистый смех, и он постоянно шептал мне на ухо названия мест, по которым проходили Одри и ее возлюбленный. Он даже купил мне огромное ведро попкорна. Я все съела, но вкуса не почувствовала. Это были самые длинные два часа в моей жизни.
Когда мы уезжали, Соня уступила мне переднее сиденье.
– Ну, как тебе фильм? – спросила она.
– Милый, только грустный.
– Ты все-таки встречаешься сегодня с Альберто? – обратился к ней Говард.
– Черт. Да.
– Почему черт?
– Сам знаешь. Я давно поклялась себе, что больше не соглашусь ни на одно свидание вслепую.
– Мне кажется, это совсем другое. Думай об этом так: ты отправляешься выпить с человеком, которым я восхищаюсь.
– Посоветуй его кто другой, и я бы отказалась, – вздохнула Соня. – С другой стороны, что плохого может случиться? Неудачное свидание во Флоренции все-таки лучше удачного свидания где бы то ни было.
Тут меня осенило, что я ничегошеньки о ней не знаю.
– Соня, как вы оказались во Флоренции?
– Приехала на летний отдых после магистратуры и влюбилась. Встречались мы недолго, но я успела прикипеть к городу.
Я беззвучно простонала. Видимо, это тоже неотъемлемая часть путешествий по Италии. Приезжаешь. Влюбляешься. И смотришь, как все рушится у тебя на глазах. Наверное, об этом даже пишут на сайтах туристических агентств.
– За чем только не приезжают люди в Италию, но, когда они остаются, причины у всех одинаковые, – сказала Соня.
– Какие?
– Любовь и мороженое.
– Аминь, – добавил Говард.
Я отвернулась к окну и попыталась удержать в глазах слезы, которые так и норовили скатиться вниз по щекам. Мне не хватит одного мороженого. Я хочу и любовь тоже.
Когда мы вернулись на кладбище, Говард высадил Соню у ее дома и подъехал к нашему. Фары освещали жуткие надгробия, и меня подташнивало от нервов и попкорна.
Мы остались наедине. Самое время обо всем ему рассказать. Я набрала воздуха в легкие. Заговорю через три… две… две… две…
Молчание нарушил Говард: