Любовь и Ненависть

Конечно, это было слабое утешение, он сам постоянно только об этом и думал. Вольтер знал, что наступило время нанести последний, решающий удар по фанатизму. Выпить на глазах у всего мира болиголова и тем самым продемонстрировать, что человек может умереть по своей воле без всяких предрассудков. Но для этого нужно ехать в Париж, чтобы умереть там на виду.

Как это сделать? Как ему снова заручиться расположением Людовика XV? Несмотря на свою дружбу с мадам де Помпадур, он так и не смог найти ни одного достаточно влиятельного лица, чтобы заставить короля изменить его отношение к себе, пошатнуть ту твердую позицию, которую занял монарх, раздосадованный одним из памфлетов Вольтера. «Неужели нельзя заставить этого человека закрыть рот?» — спрашивал король.

Вот как обстояли дела. И даже когда Людовик XV умер и на трон взошел Людовик XVI, который проявлял уважение ко всем ученым мужам, с одним, правда, исключением. Этим исключением был Вольтер. Новый король даже отказывался от выезда в театр, если ему сообщали, что будут давать пьесу Вольтера.

Но друзья все равно звали Вольтера в Париж. Они убеждали его:

— Кто посмеет остановить вас? Что они могут с вами сделать? Власти не посмеют арестовать человека вашего возраста, пользующегося всемирной славой.

У Вольтера из головы не выходили роскошные, пышные похороны Ньютона. Нужно очень осторожно играть в карты, чтобы каким-нибудь взбалмошным поступком не разрушить в последний момент свою карьеру, которую он с таким старанием, с таким успехом возводил всю свою жизнь. Нужно умерить нападки на Церковь, чтобы избежать опасности, — ведь ему в таком случае обозленные церковники могли отказать в христианском погребении и выбросить его труп на свалку.

— В Париже живут сорок тысяч фанатиков, — убеждал он друзей. — По едва заметному кивку одобрения властей все они принесут по вязанке хвороста на место моего сожжения, чтобы устроить такой костер, который не снился ни одному еретику в истории.

— Ну а что вы скажете по поводу восьмидесяти тысяч ваших сторонников? — возражали его друзья. — Не думаете ли вы, что каждый из них принес бы по паре ведер с водой, чтобы погасить этот громадный костер? К тому же искупать еще и сорок тысяч ваших фанатичных врагов?

Да, да, но все равно в конце придется предпринять такой решительный шаг. Только нужно все очень точно рассчитать по времени, чтобы не ошибиться.

А пока ему придется смириться с тем, что Руссо живет в Париже! Он писал своему старому другу герцогу Ришелье: «Как вам нравится такое состояние дел? Этот подмастерье часовщика, которого дожидается ордер на арест, живет в Париже, а я не могу!»

Это было правдой. Полагаясь только на честное слово Жан-Жака, что он ничего не будет писать или, во всяком случае, публиковать, власти дали ему разрешение проживать в Париже. Гарантами выполнения данного обещания стали князь де Конти и несколько его высокопоставленных приятелей.

Мог ли Вольтер воспринимать все это иначе, чем личное оскорбление? Что он мог еще сделать? Это похоже на страсть Жан-Жака к мадам д'Удето, которая не объяснялась ничем другим, кроме как ненавистью к Вольтеру.

Только представьте себе, что человек, страдающий настоящей манией жить в сельской местности, вдруг переезжает в город, в самый населенный город на Европейском континенте, человек, который не скрывает своей ненависти к Парижу, ругает его в своей «Новой Элоизе» последними словами, выражая на каждой странице все свое презрение к нему… И тем не менее он едет в Париж. Для чего? Не для того ли, чтобы продемонстрировать еще раз, что в их битве он еще способен одержать верх над Вольтером? Руссо полон решимости не пропустить представившегося ему случая, чтобы отомстить Вольтеру за то время, когда он, уроженец Женевы, не мог въехать в родной город, а Вольтер запросто мог в него въезжать и выезжать оттуда. А теперь Вольтер, уроженец Парижа, не мог въехать в Париж, а Руссо пользовался полной свободой въезда и выезда.

Нет, не может быть никакого иного объяснения, кроме личного мотива, — ведь этот человек, любитель природы, собирается жить в среде самого искусственного общества во всем мире! Но, само собой, у Руссо найдется какое-нибудь другое объяснение для тех, кто осмелится указать на еще один парадокс в его жизни.

— Где же еще я смогу быть в полном одиночестве, как не здесь, в Париже? — резко возразит Жан-Жак. — Здесь я настолько же затерян, как если бы вдруг оказался в горах Кавказского хребта!

Глава 37 ДАЖЕ КАМЕННЫЕ ПЛИТЫ ПРЕЗИРАЮТ МЕНЯ

В определенном смысле Руссо говорил правду. Он на самом деле был одинок в Париже со своей Терезой. Они жили в крошечной квартирке на пятом этаже в доме на улице Платьер, ныне улица Монмартр. С самого начала он, конечно, стал сенсацией. Богатые женщины, как и многие годы тому назад, поднимались по ступенькам крутой лестницы к нему, чтобы попросить его переписать для них ноты. И все это только для того, чтобы посмотреть на знаменитого Руссо, а он чувствовал себя таким, как когда-то давно, и нетерпеливо хрипел в ответ: