Любовь и ненависть

радовало. Так именно и должен держать себя Василий

Шустов!

Как я заметила, Марат обзавелся новыми манерами и

жестами. Он все время сжимал и разжимал веский костлявый

кулак, точно демонстрировал силу, брезгливо поводил губами и

встряхивал зачем-то головой. Он, очевидно, был уязвлен

равнодушием Шустова к его предложению о статье и потому

демонстративно прервал этот разговор.

Провозглашались тосты за блистательных артистов.

Марат налил мне бокал вина, Ларионов - себе и Василию. Мы

чокнулись и выпили.

- Я очень рад тебя видеть, Ирина, безумно рад, -

сыпались на меня скорые, вполголоса слова человека,

совершенно чужого и безразличного мне. Даже с трудом

верилось, что он был моим мужем, моей первой любовью. А

была ли это любовь? Нет! Нет и нет! Первое отроческое

увлечение мы часто принимаем за любовь, неопытные, не

способные еще разобраться в людях, мы готовы открыть свое

сердце первому приглянувшемуся молодому человеку,

совершенно не задумываясь над вопросом, кто этот человек,

чего он стоит. Силой пылкого молодого воображения создаем в

своем сердце по своему вкусу образ прекрасного принца, часто

ничего общего не имеющего с оригиналом, или, как говорят

еще, прототипом, и потом за это легкомыслие жестоко

расплачиваемся.

- Почему ты молчишь, Ирина? - как сквозь сон услышала

я чужой и такой ненужный голос слева.

- Да! Ты что-то спрашивал?.. - очнулась я от своих

невеселых размышлений.

- Я спрашивал, как ты живешь? Как мама? Удачна ли

устроилась на работу? Может, чем помочь?

- Спасибо, Марат. . Степанович. У меня все хорошо.

Очень хорошо, - машинально ответила я и после небольшой

паузы зачем-то прибавила: - О тебе не спрашиваю: от

Аристарха Ивановича слышала - процветаешь.

И снова брезгливая улыбка скривила его губы,

скользнули с трагическими нотками слова:

- Что он знает, Аристарх! Ничего он не знает, дорогая.

Последнее слово больно резануло слух. Разговор и

вообще эта встреча - теперь я начала догадываться - совсем

не случайны и становились в тягость. Я шепнула Василию, не

пора ли нам уходить. Он кивнул в знак согласия, но

внимательно следивший за мной Марат, разгадав наши

намерения, взял меня за руку, точно хотел удержать,

прошептал с преувеличенным волнением:

- Нам нужно с тобой поговорить, Ирина. Наедине. О

многом поговорить.

Я отрицательно покачала головой. Но он был настойчив:

- Скажи мне только два слова: где и когда я смогу тебя

увидеть?

- Нигде и никогда, - решительно и твердо ответила я.

- Ну не будь такой жестокой, Ирина... Разреши мне

звонить тебе... на работу, - уже умолял он.

- Нет. Прошу тебя и заверяю - все будет бесполезно.

Говорить нам не о чем. Прошлое я выбросила из памяти и

сердца. У меня есть настоящее, которым я довольна, и есть

вера в будущее.

- Вот о нем, о будущем, мы и поговорим.

- Нет! - уже с беспощадной непреклонностью сказала я и

встала, пожелав ему и растерявшемуся Ларионову всего

хорошего.

Уже на улице Василий сказал:

- Насколько я понял, это свидание с бывшим супругом

организовал Аристарх и без твоего на то согласия.

- Твой Аристарх - негодяй, - с холодной злобой

проговорила я и, взяв Василия под руку, добавила: - И больше

об этом не будем. Ни единого слова. Ничего не было - ни

концерта, ни банкета. Хорошо?

- Согласен. Я сегодня добрый, послушный, со всем

согласный. Один из тех, из которых веревки вьют.

Я прыснула со смеху, как девчонка.

- Ты что? - удивленно спросил он.

- Вспомнила, как ты разговаривал с Маратом: ничего

себе веревка.

- Ни единого слова. Ничего не было, - напомнил он,

повторяя мои слова. И вдруг остановился на углу площади

Маяковского и улицы Горького у входа в метро. Посмотрел на

часы, вдохнул глубоко воздух, проговорил: - Весенние запахи.

А может, пешочком пройдем до Белорусского?

- И дальше. До "Динамо". А там я одна поеду - ты не

провожай.

Мы пошли по улице Горького, уже давно начисто

освободившейся от снега. В воздухе бродил хмельной апрель.

Точно угадывая мои мысли, Василий произнес с тихой грустью:

- Идет коварная мучительница моя - весна. Я боюсь ее,

понимаешь, Ирина, боюсь весны. Она нагоняет на меня такую

разъедающую душу тоску, от которой не знаешь, куда

деваться. Ну просто... жить не хочется.

Странное признание, и я сказала без лишних слов:

- Жениться тебе нужно.

- Зачем? - спросил он, замедляя шаг, будто раздумывая

над моими словами.

- Чтоб не бояться весны... И хотеть жить. Всегда и

особенно весной, когда возобновляется жизнь природы.

- Природа живет вечно. И зимой - тоже. Только формы

меняет, - начал он, должно быть, чтобы увести разговор. Но я

заупрямилась:

- Ты не уходи от темы. Скажи, почему не женишься?

- Ты задала сложный вопрос. Сегодня мне не хочется на

него отвечать.