Любовь и ненависть

боли в суставах и тех кошмарных тисков, которые давят ее

мозг. Надо немедленно, сейчас же ехать в Москву и доставать

морфий, постараться раздобыть как можно больше, чтоб

хватило надолго.

Морфий стоит денег - и немалых. Не говоря уже о том,

что достать его очень трудно. Полученные когда-то деньги от

Марата Инофатьева давно израсходованы. Осталась лишь

ниточка жемчуга - щедрый подарок. Между прочим, с Маратом

она встречалась всего один раз. Он ею больше не

интересовался. А она, решив однажды напомнить ему о себе,

попросила у Гольцера телефон редактора "Новостей". Наум

взорвался, как ошпаренный:

- Не смей! Я предупреждал тебя - забудь! Выбрось из

своей дурацкой головы это имя. Ты никогда с ним не

встречалась. Понимаешь - никогда!.. - Покрасневшие

выпученные глаза его с желтыми белками угрожающе

сверкали.

Наума она побаивалась и терпела все его грубые,

животные выходки.

Соня положила ниточку жемчуга в сумочку, взяла шприц,

последнюю дозу морфия и заперла дверь на ключ. А через

полчаса усталая, с бледным лицом и оживленно сверкающими

глазами она уже стояла на платформе и ждала электричку на

Москву. Майский день сверкал молодой листвой,

ослепительным солнцем и пестрыми новыми нарядами

женщин. Соня тоже была в новом нарядном платье - по

черному полю белые линии - и в красном пальто из

кожзаменителя. Стройная, худенькая, бледнолицая,

темноволосая, с глазами, полными огня и мечты, она

выглядела довольно эффектно, обращая на себя внимание.

Поезд, к которому она шла, был отменен: обычные

"фокусы" в работе пригородных поездов. Пассажиры

возмущались постоянными отменами пригородных поездов,

жаловались друг другу - опаздывают. Соня никуда не

опаздывала и никому не жаловалась. Правда, как и у других, у

нее были свои заботы: продать жемчуг и во что бы то ни стало

раздобыть морфий. Но где его достать? Разве что у Наума

Гольцера. Наум все может. Для него нет ничего в мире

невозможного; и Соня всерьез была уверена, что Гольцер,

если того пожелает, может достать Золотую Звезду Героя или

медаль лауреата любой премии, генеральские погоны и

министерское кресло. Свое могущество он не раз

демонстрировал Соне, будучи изрядно пьяным, когда она

оставалась у него ночевать. Наум приучил Соню к наркотикам,

хотя сам их не употреблял. Он распоряжался Соней, как хотел,

и она безропотно подчинялась ему. Он ей приказывал, и она

послушно выполняла его волю. Она могла исполнить любое

его требование за несколько доз морфия.

До следующего поезда оставалось сорок минут, и

возвращаться домой Соне не было никакого смысла. Она

прогуливалась по платформе под любопытными, иногда

нескромными взглядами мужчин. Соня знала, что кто-нибудь

да заговорит с ней, чтобы познакомиться; она к этому уже

привыкла и решила, что первым это сделает вон тот молодой

человек с книгой в руках, потому что глаза его смотрят не

столько в раскрытые страницы, сколько в сторону Сони. Но

она ошиблась: первым заговорил с ней пожилой

представительный мужчина лет сорока пяти, высокий,

плотный, с крупными чертами лица. И начал-то со

стереотипной фразы, которая едва не рассмешила Соню:

- Девушка, у вас какое-то большое горе? Я верно

отгадал?

- Да, у меня вытащили деньги, - решив "поиграть", с

серьезным, печальным видом ответила Соня.

- Вы позволите помочь вам? И много было денег? -

Мужчина сделал жест, говоривший о его готовности достать

свой бумажник.

- Благодарю вас, у меня на билет есть, а больше и не

нужно. - Вы, очевидно, на работу, в Москву?

- Да.

- А вы где работаете, если не секрет?

- Там, где и ваша жена.

- Вот даже как! Вы меня знаете? - В глазах у мужчины

мелькнуло скрытое смущение.

- Разумеется, - серьезно сказала Соня и добавила с

озорной усмешкой: - Передайте привет своей супруге, если не

боитесь семейной сцены.

Потом уже перед самым приходом поезда к ней подошел

паренек с книгой. Он долго не мог решиться и наконец

осмелился, заговорил, волнуясь и с трудом подавляя

смущение. Это был один из тех скромных юношей-романтиков

с открытой душой и чистыми глазами. Такие влюбляются с

первого взгляда и готовы, не задумываясь, идти на казнь во

имя своей первой любви. На этих юношей Соня смотрела с

холодной иронией, переходящей иногда в презрение. Их

доверчивая, откровенная чистота отдавалась в ее душе

тяжким укором, задевала больные струны об утраченной,

жестоко погубленной юности. Паренек оказался студентом

пединститута имени Крупской. Попросил телефон. Она

назвала номер телефона Гольцера, так, в шутку, из озорства.