Любовь и ненависть

нить потерянной мысли, он сказал негромко и с убеждением:

- Ты не можешь поручиться за себя? И возводишь это в

принцип. Зачем? Я-то могу за себя поручиться. Как ты

выразилась, с гарантией. А ты не можешь. Так и говори за

себя. - Ему хотелось наконец внести ясность, и он сказал,

глядя на нее грустными, чуть-чуть встревоженными глазами: -

Надо полагать, этот принц уже существует. Имя его - Василий

Шустов.

Она снова задорно расхохоталась и ответила с веселой

игривостью:

- Василек - хороший парень. Но ты меня к нему не

ревнуй: ко мне он равнодушен. Я для него не существую.

В день, когда Шустова вызвали на заседание бюро

райкома, Ирина волновалась больше всех: какое решение

примет райком? Из лаборатории она то и дело звонила в

отделение Шустова, но к телефону никто не подходил, - значит,

Василий еще не возвратился. Наконец телефонный звонок в

лабораторию. Она вздрогнула и в волнении схватила трубку.

Каким-то чутьем догадалась, что звонит Шустов. Должно быть,

ее волнение передалось Петру Высокому: он бесшумно

подошел к столу и стал подле Ирины в выжидательной позе.

Голос Василия Алексеевича сдержанно-приподнятый. Он

почему-то сначала спросил:

- И Петр Высокий там?.. Можете поздравить: решение

нашей парторганизации райком отменил. - При этих словах

Ирина визгнула от неистового восторга, и Шустов охладил ее

следующей фразой: - Погоди плясать, выслушай. За халатное

отношение к хранению бланков спецрецептов и за

ненормальные взаимоотношения коммунистам Семенову и

Шустову объявили по выговору без занесения в учетную

карточку.

Она передала трубку нетерпеливому Похлебкину, а сама

умчалась во второй корпус, где размещалось отделение

Василия Алексеевича. Ворвалась к нему в кабинет без стука и,

обрадовавшись, что он один, порывисто бросилась к нему,

крепко обвила руками его горячую шею и страстно поцеловала.

Все это произошло так быстро, естественно, что он даже

растеряться и удивиться не успел. А потом увидел на

улыбающихся глазах ее слезы счастья.

- Я так рада, так рада, что все благополучно обошлось, -

слабый голос ее звучал тихо и однотонно.

Василий Алексеевич принял ее вспышку как должное, как

проявление заботы верного, душевного друга и товарища. Он

начал было рассказывать, как шел разбор его дела на бюро

райкома, но Ирина перебила все тем же тихим и нежным

голосом:

- Не надо сейчас, Василек. Потом, вечером. У тебя дома.

Мы заедем. Такое надо отметить. Хорошо? Вечером. В

котором часу удобней?

- Андрей когда освободится? - уточнил он.

- Он свободен, - торопливо отмахнулась она. - Только ты

не звони ему. И я ничего не скажу - сделаем сюрприз. Хорошо?

Василий Алексеевич покорно кивнул. Он не только не

знал, но и не мог догадаться, что она сейчас хитрит. Ирина

решила приехать к Шустову одна, без Андрея и тайно от

Андрея.

С работы она ушла на час раньше - отпросилась у

Похлебкина. Нужно было успеть переодеться, принарядиться и

уйти из дому до прихода Андрея с работы. Она все рассчитала

и взвесила. Сегодня будет решающий день - она придет к

Василию Алексеевичу и скажет: я твоя. Навсегда. Навеки. Не в

силах побороть свои чувства, она уже не отдавала себе отчета

в поступках, делала все, что подсказывало горячее и слепое

сердце.

Придя домой запыхавшаяся, словно убежавшая от

погони, она металась по квартире, не соображая, что делает.

Почему-то распахнула шифоньер и стала торопливо

перебирать свои наряды. Это было очень важно - надеть

новое, которое он еще не видел, самое лучшее,

приготовленное специально для такого случая платье. И вдруг,

как молния, поразила странная и такая неожиданная,

неуместная мысль: "Что это я? О чем? А как же Андрей... и

Катюша?.. Я не знаю, что со мной случилось, осуждайте,

казните меня, но я люблю. Люблю его... и Андрея. Не знаю,

быть может, это пошло по отношению к одному и подло по

отношению к другому. Но я люблю".

Она ждала, что Василий сделает первый шаг. И, не

дождавшись, пошла сама. У Ирины никогда не было

недостатка в поклонниках, даже в Заполярье, когда они

поженились с Андреем. Но она с презрением отвергала все

ухаживания. Ее называли женой "образцово-показательной

верности". А ей было все равно, как ее называли, и что о ней

думали. Она любила Андрея. А может, это было просто

чувство благодарности за его любовь? Кто знает. И прежде

никогда не думала, что может изменить Андрею или полюбить

другого. Теперь она не хотела об этом вспоминать и не

задумывалась над будущим.

Нарядившись, она еще раз подошла к зеркалу и

критически осмотрела свою прическу. Растопыренными

пальцами попробовала оживить тучную копну волос,