Любовь и пепел

Это был документальный фильм, который они финансировали и сюжет которого, по-видимому, все еще был под вопросом. «Историки» не могли прийти к единому мнению о том, что является самым главным. Дос Пассос стремился сосредоточить внимание на простых людях, в то время как Эрнеста гораздо больше интересовали солдаты, тактика и военные подразделения.

— Не понимаю, как можно снимать военный фильм без военных действий. — Голос Эрнеста легко перекрывал шум в баре. — Любое сражение — это танки, пушки и люди в окопах. Это смерть. Трагедия в самом простом и самом полном проявлении.

— А как же люди в деревнях? — заспорил Дос. — Они заслуживают того, чтобы их увидели. Они ничего такого не просили, понимаешь? От них ничего не зависит. — Он вспотел и то и дело откидывал назад пряди блестящих темных волос, прилипавших к круглому лбу. — Я лишь хочу сказать, что их история тоже имеет значение. И мир быстрее отреагирует, когда потребуется защищать матерей, фермеров и детей, а не солдат.

— Почему же не солдат?! — огрызнулся Эрнест. — Снимем без военных действий, а кровь оставим для твоего филе-миньон?

Хоть я и познакомилась с ними не так давно, но позиция Эрнеста была мне гораздо ближе. Отчасти из-за его уверенности. Когда он по-настоящему за что-то брался, его чувства отражались даже на голосе. Лицо наполняли эмоции, а в глазах вспыхивал огонь. Очевидно, что он верил в свои слова. Он ощущал мир глубже и не боялся это показать. Было трудно не поддаться на его уговоры.

— Боже мой! — вмешалась Лилиан. — Можем мы поесть, прежде чем вы продолжите грызться? Вам врядли удастся прийти к компромиссу, даже если все будут вести себя спокойнее, но и это маловероятно. — Она демонстративно поправила свою лисью накидку. Стояла морозная февральская ночь, и накидка не только была вполне уместна, но и подчеркивала величественную осанку.

Я подумала, что стоит купить такую же и для Испании, и для повседневной жизни.

— Что же, давай, — сказал Дос, игнорируя ее, — попробуй помахать запекшейся кровью у людей перед носом и посмотри, не убегут ли они в горы. — Его лицо порозовело от ярости. — Я вообще думаю, что дело не в фильме. Дело в тебе. Ты снова хочешь воевать. Ты из тех, кому просто необходимо видеть кровь.

Эрнест сердито посмотрел на него.

— О’кей, Зигмунд Фрейд. Значит, ты так считаешь? — Шутка, похоже, должна была разрядить обстановку. Но я заметила, каку Эрнеста сузились зрачки и напряглись руки — Дос задел за живое.

— Мальчики! — воскликнула Лилиан, и все замолчали, как будто в руках она держала деревянную указку, а не фужер. Нервный смех постепенно заполнил комнату.

В баре было темно и тесно, потолок давил, тем самым усиливая напряжение. Я оказалась зажата между участниками банкета и все время, пока «историки» шумно обсуждали вечеринку, а затем стояли, допивая остатки коктейлей, ждала, когда меня выпустят. Несмотря на всё еще царящее оживление, они начали парами дрейфовать в сторону выхода, продолжая беседовать, спорить и планировать, объединенные общими идеями, серьезные и удивительно прекрасные.

Недавно до меня дошли слухи, что компания «Метро-Голдвин-Майер» после «Детского часа» назначила Лилиан Хеллман гонорар в две с половиной тысячи долларов в неделю, на случай если она придумает что-то умное и бессмертное во сне. У меня просто не получалось представить себе такие деньги или свободу, которую они давали. Еще несколько месяцев назад я считала, что если ты писатель, то высасываешь свою душу до тех пор, пока из этого высохшего ручья не вытечет достаточно слов, чтобы наполнить блюдце, чайную ложку или хотя бы пипетку. А потом нужно немного поплакать, сцепить зубы и каким-то образом найти в себе силы встать на следующий день и проделать все это еще раз.

Но эти писатели были как модели с обложки глянцевого журнала. Или как ракеты, устремленные в небо. Все еще немного не укладывалось в голове, что я здесь и дышу с ними одним воздухом. Не то чтобы у меня не было амбиций. Иногда мне казалось, что я только из них и состою. Я так и заявила Кайлу. Сказала, что хочу показать ему и всем остальным, что могу быть настоящей журналисткой и писательницей, которой восхищаются и которую уважают и ценят. Мне хотелось, чтобы с моим мнением считались, но пока я все еще была новичком, особенно в этой компании, где собрались герои, готовые вести людей за собой. Требовалось время, чтобы выработать собственный стиль, заявить о себе и возвыситься.

— Ты не мошенница, — сказал Эрнест, словно прочитав мои мысли. Он снова присел рядом со мной. — Ты хорошо пишешь.

Для меня услышать это от него значило абсолютно все, я так ему и заявила:

— Теперь это единственное, что имеет для меня значение. Работа никогда мне не надоест и никогда не подведет. Ты понимаешь, что я имею в виду.

— Так уж получилось, что понимаю.