Но не только из-за обилия сыновей так приветствовали ее дамы. Дело в том, что Саран была свахой, и не то чтобы она занималась этим специально, просто стоило ей порекомендовать кому-нибудь пару для сына или дочери, то этот союз приносил и богатство, и счастье, и здорового мальчика-первенца! Поэтому госпожу Им усаживали на почетное место, а матери, чьи дети достигали брачного возраста, ловили каждое слово неофициальной свахи.
Елень не ловила. Она вообще не любила эти сборища и ходила на них, потому как того требовали приличия, пока однажды госпожа Им сама не подсела к ней. В это время пришла торговка кремами, женщины столпились вокруг нее, забыв на время обо всем на свете. Саран стала о чем-то выспрашивать. Елень скупо отвечала. Голос свахи был ласков, как рука матери, и незаметно для себя чужестранка открылась этой незнакомой женщине. Спустя какое-то время госпожа Им навестила поместье советника. Женщины прогуливались по саду и разговаривали. И если поначалу Елень больше слушала, нежели говорила, то с каждым новым визитом Саран открывалась гостье. Женщины сдружились. Госпожа Им нашла невест для Хвансу и Хванрё. А потом…
— Красиво здесь, госпожа Фао! — выдохнула с восторгом Им Саран, поставила свою чашу и посмотрела на ту, что некогда была ее подругой.
Елень в ответ кивнула и тоже поставила чашу. Видимо, сейчас сваха расскажет о цели своего визита. Но Саран взяла хозяйку за руку и сжала в своей ладони.
— Простите меня! — проговорила она. — Простите, Елень.
Та испугалась. Она смотрела на склоненную голову свахи и не знала, как быть. В горле заворочался колючий ком, а к глазам подступили слезы.
— Я знаю, что вы пережили! Хотя нет… я даже представить себе этого не могу, — сквозь слезы сказала Саран. — Я видела вас. Видела вас, запряженной в ту ужасную телегу! Не стыдитесь! Ваша вина в том какая? Нет этой вины! Но в тот день я поняла, что ничего не могу для вас сделать. Совсем ничего! А еще знаете что? Я… я ничтожная женщина подумала, как хорошо, что моей семьи не коснулось ваше несчастье… Я так подумала, Елень!
— Госпожа, не терзайте себя! Не плачьте! Ну что вы?
Но Саран будто не слышала. Она горько плакала, уткнувшись в руки Елень, которые держала в своих ладонях. Подняла глаза и обняла плачущую подругу.
— Прости меня, Елень! Прости, пожалуйста!
Елень гладила Саран по спине и молчала. Что сказать в утешенье, она не знала.
— Я поняла, что я ничтожный человечишка, — призналась гостья, немного успокоившись, — мы никто. Никто в руках власти, в руках сильных мира сего! Что сделал твой муж, коль его ждала такая участь? И тем более не понятно, в чем провинились дети? А ты? Нет. На моей семье никак не отразилась наша с тобой дружба. Не переживай. Хотя я… Я! Я волновалась. Что греха таить?! Я спать перестала. Мне слышался конский топот. Мне кошмары снились…
— Не терзай себя, — сказала Елень.
— Не терзать? Да я себя человеком перестала ощущать! Человеком, обладающим честью и моралью! Мне было жаль тебя, но я радовалась тому, что нас миновала участь семьи Пак! Ох, Елень. Мне никогда не замолить этот грех!
— Брось, Саран. Я бы тоже радовалась. Все бы радовались. Моя бабушка, упокой ее душу, часто говаривала: «Своя рубашка ближе к телу». Я все понять никак не могла причем тут рубашка. А сейчас знаю. В первую очередь мы переживаем о себе. И это нормально.
— Не все, Елень. Капитан Ким из дома ушел…
— Ушел. Жизни не хватит молиться за него.
И она без прикрас рассказала подруге все, что произошло с той самой злополучной ночи. Саран хваталась за сердце, плакала, обнимала Елень, а порой молитвы шептала.
— Хвала Небу, что семьи девочек-невест не пострадали, — проговорила Елень.
— Не пострадали. Вы ведь только согласие дали, брачный договор еще не был заключен, так что… Не переживай, они обе уже замужем. Правда, одной повезло больше, а вот вторая несчастлива в браке, да то не моя вина. Родители так тряслись, что дочку практически за первого встречного выдали! Сонъи не повезло.
— А я рада, что тогда объявили запрет на браки[1]. Страшно, если бы пострадала еще одна семья из-за близкого родства.
— Но тот юноша был хорош!
— Хорош.
— Не хочу ходить вокруг, да около, — проговорила Саран и посмотрела на подругу, — возраст Сонъи уже выше брачного[2], да ты сама это понимаешь. Есть кандидат. Он не дворянин, но из купеческой гильдии!
Елень оживилась. Как бы не крутила жизнь, а Сонъи и так уже полтора года потеряла. Пора девочку замуж выдавать. Услышав о купце, мать оживилась. Она сама из семьи купца. Выйти замуж за купца — не знать бед.
— Ему двадцать семь, и он готов хоть завтра заплатить за Сонъи и забрать ее.
— Как так забрать? — удивилась Елень.
Саран даже опешила.
— Вот так забрать, как всех наложниц забирают!
— Наложница? Моя дочь? — вспыхнула от негодования Елень.
— А кто? Жена? Да ты не думай, он правда хороший человек. Женат уже шесть лет, а детей нет — жена пустоцвет, вот он…
— Саран! Ты говоришь о моей дочери! — перебила Елень, кипя от возмущения.
Сваха улыбнулась: