Любовь и проклятие камня

— Вот именно! Я говорю о Сонъи, которую помню еще стодневной крошкой. Ты думаешь, это первое предложение к твоей дочери? Сколько времени прошло, как вы здесь живете с капитаном Ким?

— С апреля. Первая гроза тогда была…

— Значит, уж четыре месяца… А мне за эти четыре месяца двадцать два раза предлагали договориться с тобой о судьбе девочки! Но я пришла только сегодня! Я даже не слушала этих старых, немощных интриганов, охочих до юного тела. Хотя и деньги предлагались немаленькие. Но! Сонъи мне как дочь! Представляла мою Аюн рядом с ними и сразу давала от ворот поворот. А тут? Тут хорошая партия, он человек хороший, жену свою любит, и та согласна на наложницу, так как в семье нет детей…

— Но она будет наложницей!

Саран скривилась и поправила юбки.

— Извини, конечно, но сама ты кто? Если мать — наложница, то как дочь может претендовать на роль законной жены?

— Я не наложница, — вздохнув прошептала Елень.

У гостьи от удивления округлились глаза. Она даже придвинулась ближе.

— То есть как не наложница?

— А вот так…

И Елень рассказала об отношениях с Соджуном. Саран слушала с замиранием сердца душераздирающую историю и молчала, комкая салфетку в руках. А подруга говорила и говорила, и на нее не смотрела.

— Елень, а ты понимаешь, насколько сильно он тебя любит? Он против рода пошел!

— Знаю, но мне от этого только тяжелее на сердце.

— Подумать только! Такой мужчина, такой мужчина.

— А откуда этот купец о Сонъи знает?

— Видел, как к ней и сыну капитана молодые дворяне прицепились. Говорит, что молодой господин Ким даже ударил одного по лицу, а Сонъи пряталась за его спиной, опустив покрывало, так он ее и увидел. Говорит, что красивая и цвет лица здоровый, значит, сможет родить здоровых детей…

— Мне нужно подумать, Саран. Мне нужно подумать.

— Конечно, подумай, — согласилась подруга, но тут же предостерегла, — только не затягивай с решением. Как бы потом не пожалеть.

Елень кивнула. Им Саран еще немного посидела, шепнула имя потенциального жениха и засобиралась домой. Хозяйка проводила ее за ворота, а потом, когда паланкин скрылся из вида, подхватила покрывало и, позвав за собой Анпё, отправилась на рынок, чтобы взглянуть на купца. Закутавшись в покрывало, она быстро дошла до палатки с пряностями, где в прошлый раз прятались Чжонку и Сонъи. Лавкой заведовал молодой румяный, круглолицый, мужчина с теплыми глазами. В лавке было полно народу, и он крутился веретеном, с кем-то шутил, с кем-то говорил обстоятельно и серьезно. Девушкам улыбался, сыпал комплиментами, но при этом не переходил черту дозволенного. Елень купила соли и перца и уже направилась на выход, как молодой купец перегородил ей дорогу.

— Я вас знаю, госпожа Фао, — промолвил он. Елень подняла на него глаза. — Видимо госпожа Им была у вас… Не отрицайте. Ваша дочь не будет обижена в моем доме. Она никогда не узнает, что такое черная работа, будет жить в достатке и роскоши. Я разрешу ей выкормить наших детей[3].

Елень еще раз посмотрела мужчине в глаза и, не сказав ни слова, покинула лавку. Купец провожал ее взглядом, пока его не окликнули.

А вечером, перед возвращением Соджуна, Елень подозвала дочь. Девочка слышала о приезде госпожи Им. Знала, что та сваха, но не придала этому большого значения. Она села напротив матери, оправила юбку. Елень взяла дочь за руку.

— Сонъи, тебе уже шестнадцать лет. Ты ведь знаешь, что переступила брачный возраст.

Девушка покраснела и кивнула. Во рту в момент высохло от волнения и ужаса. Вот как сейчас сговорят ее, и придется ей смириться с участью.

— Приходила госпожа Им, она нашла тебе хорошую партию. Ему двадцать семь, он купец и человек хороший. Что думаешь?

Сонъи сидела, понуро свесив голову, и молчала. Мать тоже молчала, пытаясь вытянуть из дочки хоть какой-то ответ.

— Если вы решили выдать меня замуж, то я приму ваше решение — только и смогла пробормотать девочка, так и не подняв на мать взгляда.

— Нет, Сонъи. Он не предлагает стать тебе его женой. Ты будешь наложницей.

Несчастная вскинула испуганные глаза, жилка на шее затрепетала.

— На… наложницей?

— Наложницей. Дочь наложницы может быть лишь наложницей такого состоятельного человека. Это моя вина, — проговорила мать, и слезы защипали глаза. — Могла ли я подумать, что моя единственная дочь…

— В том нет вашей вины, матушка, — пробормотала Сонъи и заплакала.

— Бедное мое дитя! — и с этими словами Елень обняла дочь.

Когда первые эмоции схлынули и женщины успокоились, мать продолжила:

— Этот человек женат. Ты ему нужна, чтобы родить детей. Но послушай, Сонъи, ты должна понять две вещи: ты никогда не будешь матерью этим детям, мамой они будут называть жену твоего мужчины, и ты никогда не будешь равной ей. Ты не служанка, но и не госпожа. Пока ты будешь носить дитя, с тобой будут обходиться очень хорошо. Будут холить и лелеять, но после рождения…

Сонъи смотрела на мать, не мигая. Ее дети не будут ее детьми? Это как?

— А я… я могу отказаться? — набравшись смелости, спросила она.

Но взгляд матери не потеплел: