Любовь и птеродактили

– Под цвет глаз! – поддакнул чуждый деликатности Эмма.

– Ой, а у тебя и правда глазки покраснели, моя бусинка! Ты не плакала, нет? – заволновался Петрик.

– Это, наверное, амброзия зацвела. – Я со вздохом посмотрелась в зеркало. – У меня же на нее аллергия, надо таблеточку выпить…

– Выпить – это правильно! – одобрил дружище и заторопился. – Так, все, мои мышки, разбегаемся по норкам, собираемся, наряжаемся, через полчаса тут же встречаемся.

Бар, в который мы отправились, оказался не таким уютным и стильным, как заведение Покровского, зато демократичным. Народу там было – как семечек в перезрелом огурце. Он так и назывался: «Как огурчик».

– Очевидно, имеется в виду, что наутро никто из присутствующих не будет страдать от похмелья, – предположила я.

– Еще бы, пиво-то разведенное, – фыркнул Эмма, пригубив пенный напиток.

Мы с Петриком не стали опускаться до разливного пива и взяли себе по красивому коктейлику. Я выбрала «Космополитен» – в тон к розовому платью и аллергическим глазам, а дарлинг «Голубую лагуну» – под цвет своих очей.

– Зря вы эстетствуете, – покритиковал нас братец. – Видите же, тут все по-простому.

– Типичная приморская забегаловка конца прошлого века, – поморщил носик Петрик. – Пивас, водяра и шансон.

– Живая музыка! – Неискушенному Эмме, похоже, все нравилось.

– Убила бы, – покривилась я.

Певцу, раскачивающемуся с микрофоном в кулаке, хотелось дать денег, чтобы он замолчал. Рыхлый молодящийся дядечка лет сорока в трещащей на пузике блестящей рубашке с топорщащимся гребешком остроконечного воротника и атласных брюках со стрелками не попадал ни в ноты, ни в слова, ни в настроение публики – в мое уж точно.

Людоедским голосом с пугающими хрипами он голосил старую песню про легкомысленную особу, которая стоит на берегу в синем платье и являет собой предел чьих-то мечтаний, и при этом так активно и часто подмигивал дамам, что это выглядело как нервный тик.

Ноги певца в начищенных туфлях притопывали, наглаженные блестящие штанины отражали огни рампы и слепили публику цветными зайчиками.

– А вот я ничего не имею против платьев синего цвета, – сообщил Эмма, продолжая выступать в оппозиции к нам с дарлингом. – Особенно если в них ходят такие красивые девушки!

Я ревниво вскинулась, проследила направление взгляда братца и обнаружила, что он не абстрактно дискутирует о цвете и фасоне женских нарядов, а имеет в виду вполне конкретную красивую девушку в платье цвета ультрамарин.

К моему большому удивлению, встретив взгляд, красавица улыбнулась и помахала рукой.

– Ты ее знаешь? – приятно удивился Эмма. – А познакомь-ка нас!

– Это кто еще? – брюзгливо поинтересовался Петрик.

Он не любит, когда кто-то затмевает его красотой.

– Понятия не имею, – пожала я плечами. – Вроде где-то ее видела, но не уверена.

А девушка тем временем слезла с высокого табурета у барной стойки и со своим коктейлем (синим – под цвет платья) направилась к нам.

– Что это она пьет? – заволновался Эмма, нашаривая в кармане бумажник. Не иначе собрался угостить красотку.

– Если я не ошибаюсь, это синий Лонг Айленд, – оценив вид и подачу напитка, ответил Петрик, здорово прокачавший свои знания по барной части в процессе близкого общения с Покровским. – Ром, текила, водка, джин, блю Кюрасао, сахарный сироп…

– Присаживайтесь, девушка! – Эмма вскочил, уступая место подошедшей любительнице крепких коктейлей.

– Привет! – Красавица мельком улыбнулась галантному братцу и обратилась ко мне – Не помешаю? Можем поболтать?

– Болтают ногами в воде, а за столом разговаривают, – неожиданно недоброжелательно ответил ей Петрик, удивительно точно скопировав суровые интонации капитана Роберта.

– Тогда поговорим? – Девица улыбнулась просительно, и стало понятно, что она не такая разбитная и дерзкая, какой пыталась казаться.

С кривой улыбкой ее хорошее личико приобрело довольно жалкий вид и показалось мне знакомым. Я осмотрела красавицу с головы до ног и на ее правой щиколотке нашла-таки подсказку: татуировку в виде пляшущего человечка.

– Это ты вчера в баре на пляже оплакивала свою несчастливую личную жизнь? – смутно припомнила я.

– Прям оплакивала? – Девица поморщилась и, меняя неприятную тему, представилась Петрику и Эмме (а может, и мне, ведь нетрудно было догадаться, что я совсем не помню ее имени): – Меня Кира зовут.

– Петр, – обронил Петрик так высокомерно, словно Петром он был не иначе как Первым, двухметровым самодержцем.

Впрочем, упоминание о том, что новая знакомая несчастна в личной жизни, его смягчило и заинтересовало. Наш дарлинг обожает душещипательные рассказы о сердечных делах.

– Такая красавица – и без счастья в личной жизни? Невозможно, – уверенно сказал Эмма, подтащив к нашему столику четвертый стул и усевшись на него бок о бок с Кирой.

– Спасибо, – машинально она ответила на комплимент.

– Я Виктор, можно Эммануил, для своих – Эмма, – подмигнул ей юный нахал, давая понять, что готов без промедления стать своим.

– Люся. – Я тоже представилась и незаметно наступила братцу на ногу – мол, не гони коней!

– Очень приятно. – Красавица подняла свой бокал. – Ну, за знакомство!