Любовь и птеродактили

Получилось громко: помещение, в котором мы оказались, было просторным, во весь этаж, и почти пустым. Стены и пол голые, бетонные, окна без занавесок, из мебели только несколько столов с оргтехникой – эху ничто не мешало разгуляться.

– А Бабаева тут нет. – Из-за высокой стопки бумаг, как из окопа, выглянул лысый очкарик.

– По-прежнему линяет с работы ровно в восемнадцать ноль-ноль? – Я вспомнила, что у нашего бывшего коллеги всегда была такая привычка.

– Он начальник, может себе позволить. – Очкарик вздохнул, сдув на пол пару верхних бумаг.

Петрик, добрая душа, подобрал их и вернул на место.

– А вы кто? Варяги? – Одинокий офисный труженик снял очки и потер переносицу.

– Варяги – это вроде викингов? – спросил меня дарлинг и приосанился.

– Нет, это такие внештатные сотрудники, – объяснила я. – Вольнонаемные, не значащиеся в табелях на зарплату.

– Да-да, за вас Вадим Андреич уже сам расписался, – подтвердил мою версию очкарик и потряс в воздухе разграфленным листом.

– А можно суммы посмотреть? – тут же сделал стойку Петрик.

– Нет, извините, с этим к Вадиму Андреичу. – Очкарик спрятал интересную бумагу за спину.

– Все ясно, Бабай нам недоплачивает! – сделал вывод дружище.

Я только пожала плечами, даже не сомневаясь, что ушлый чиновник отщипнет себе кусок от наших гонораров. Я вообще за другой информацией пришла.

– А Светозарная тут сидит? Или она тоже, как варяг, не в офисе работает?

– У нее где-то свой офис, это вам опять же к Бабаеву, он все курирует. – Очкарик снова спрятался за бумагами, показывая, что не желает продолжать разговор.

– Что ж, следствию все ясно, – шепнула я Петрику и пошла на выход.

Вновь потревожив трясущуюся лестницу, мы спустились, и я нагло сунулась за металлические гаражные ворота, которые не были заперты, а просто придавлены кирпичом.

В гараже было прохладно, пахло сырым цементом и… рыбой! Я пробежалась глазами по штабелям кафельной плитки и рядам мешков с цементом и шпаклевкой, в свободном углу высмотрев пару больших цинковых ведер, накрытых одной доской.

– Помоги-ка, – попросила Петрика.

Вдвоем мы подняли и аккуратно положили на пол длинную широкую доску.

– Оп-ля! – заглянув в ведро, воскликнул дарлинг. – И как это понимать?

– Ш-ш-ш! Объясню позже, всем сразу. Бери ведро.

– Я?! – Стильный Петрик в упор не видел себя с таким аксессуаром.

– И я! – Цапнув дребезжащую дужку, я охнула и понесла тяжелое ведро к выходу.

– Мы что, воруем рыбу в ведрах? – уточнил Петрик, когда я снова приперла гаражную дверь кирпичом.

– Ты что? – Свободной рукой я покрутила у виска. – Это классическая спасательная операция!

Держась в тени под балконами, чтобы не бросаться в глаза, мы прошли весь шанхай и за двадцать минут с тремя остановками добрались до гостиничной столовки. Как раз подошло время ужина.

Караваев, Покровский, Доронина, Артем и Эмма уже сидели за нашим обычным столом в эркере. При виде меня, перекошенной ведром, и симметричного Петрика Караваев открыл рот, выронив из него, как басенная ворона из клюва, какой-то сладкий кусочек, но тут же собрался, встрепенулся и безупречно светски молвил:

– Люся, как мило! Баба с ведром – это же хороший знак?

– Почему только баба? – обиженно пропыхтел Петрик, поставив ведро.

– Ты тоже очень хороший, – сказал ему Покровский и привстал, чтобы увидеть содержимое принесенных нами емкостей. – О… Вы к столу – со своим?

– Ни в коем случае! – Я задвинула ведра поглубже в тень раскидистого фикуса. – Это не для еды!

– Но это же рыба! – Зоркий Эмма по-прежнему упорствовал в убеждении, будто несъедобной рыбы не бывает.

Кстати, где-то он прав. В дореволюционном словаре Ушакова про хека было написано: «Сорная рыба, в пищу непригодна», и что? Прошло всего-то сто лет, а дискриминацией хека уже и не пахнет, мы его прекрасно едим.

– Люся? – Караваев посмотрел на меня, потом на ведро и опять на меня.

– Потерпите, сейчас мы возьмем себе еды, вернемся, и я вам все объясню, – пообещала я.

– Нам, – поправил Петрик по пути к мармитницам. – Я тоже пока мало что понимаю.

Я молча похлопала его по плечу и сосредоточилась на выборе еды.

Когда мы вернулись к столу, публика уже была готова внимать. Покровский подозвал официанта, и тот всем налил вина. Благодарно кивнув, я взяла бокал, с удовольствием полюбовалась им на просвет и сказала:

– Так выпьем же за то, чтобы больше никто и никогда не сомневался в том, что мы с дарлингом знаем, что делаем!

– Да! – с вызовом поддержал меня Петрик и послушно хлебнул вина, после чего склонился к моему уху и спросил: – А что мы сделали, я не знаю?

– Мы с честью выполнили все задачи, поставленные перед нами руководством! – ответила я и отсалютовала бокалом Дорониной.

– Вот прям все? – усомнилась она.

– Ну, разве что владычицей морской тебя еще не сделали! – с полоборота завелся гневливый дарлинг.

– Тихо, тихо. – Я успокаивающе похлопала его по запястью. – Сейчас она сама все поймет и страшно устыдится.

– Я?! – удивилась Дора.