Любовь и СМЕРШ (сборник)

Ухнуло, треснуло, словно незаметно подкравшиеся шутники прямо над головой разорвали газетный лист. Мишка охнул и, ударяясь о холодные, замшелые стенки, полетел в колодец с тускло мерцающей далеко внизу гладью… Воды касаться было нельзя, ни в коем случае, ни за что на свете. Он собрался с силами и уже перед самой поверхностью остановил полет. Путь наверх занял несколько секунд; поравнявшись с крышкой, он облегченно перевел дух и — понял. Тень, его собственная тень, там, на пути из цеха к проходной, она оставила, предала его. Прежде она всегда стелилась под ноги, ловко заливая щербины и промоины дорожки, а в этот раз сбежала, исчезла, словно и не было ее никогда. Достал, все-таки он достал меня, Янис, проклятый колдун. Сколько лет прошло, а достал.

Подняв голову, он увидел прямо перед собой залепленную черной подсохшей грязью массивную задницу автобуса. По обычаю «Эгеда» от края до края ее украшал рекламный плакат, на сей раз кредитной компании, и «Мазду» несло прямо в его середину, между ЯНВАРЬ и ИСРАКАРТ. Мишка попытался перекинуть правую ногу с педали газа на тормоз, но ее как заклинило. Внезапная судорога свела прожженную икру, мышца окаменела, скукожилась. Тогда, цепляясь за педали, он перекинул левую и со всей силы надавил, вбил до упора тормоз. Колодки завизжали и этот визг, наворачиваясь, заплетаясь о зеленый свет, потянул за собой изумрудную нить блестящего цвета жизни. 

Сюжет, продиктованный чаем

— Лучшего места они не могли отыскать! — возмутился мой приятель Зеев, услышав, что Еврейское Агентство разместило меня в гостинице «Россия». С Зеевом мы знакомы лет двадцать, и я даже вывел его в рассказе «Царь, царевич, сапожник, портной» под именем Велвл.

Как и в рассказе, Зеев был композитором, причем особенно увлекался сочинением органной музыки. Его религиозные воззрения, чуть теплые в бытность студентом консерватории, на иерусалимской земле значительно разгорячились. Органы в Израиле можно сосчитать на пальцах одной руки, и все они расположены в действующих церквях, которые Зеев теперь обходил десятой дорогой.

По этой или по другой причине, он устроился в одну из еврейских организаций и уехал на год в Москву. В чем заключалась его служба, так и осталось для меня загадкой, ехал же Зеев с совершенно определенной целью: вволю поиграть на органе. Когда Сохнут командировал меня в Москву на встречи с читателями, я, незадолго до отъезда, позвонил Зееву.

— Что же плохого в гостинице «Россия»? — спросил я, в ответ на его возмущение. — В самом центре, все близко. И вид на Кремль.

— На Кремль, — мрачно произнесла трубка. — Соскучился, значит. Истосковался.

Из трубки несло таким презрением к провинциалу, такой невозможностью объяснить убогому мне всю сложность сложившейся ситуации с поселением в «России», что я невольно улыбнулся.

— А известно ли суду, — угрожающе произнес Зеев, — что упомянутое вами место проживания не только самая большая гостиница в Европе, но и самый большой в Европе публичный дом?

— Суду это не известно, — ответил я. — Скажу более, суд это не интересует. Суд, если вы помните, совсем по другой части.

— Не должен еврей подвергать себя испытанию, — сурово произнесла трубка. — Одно дело дома, рядом с женой, и совсем другое — одиночество в чужом городе. Ты мужик, хоть и стареющий, но пока не старый. Мало ли какая вожжа захлестнет.

— За «пока» отдельное спасибо, — сказал я, — но мы, дорогой товарищ, давно пересели с гужевого транспорта социализма на стального сионистского коня. Я что, по-твоему, проституток никогда не видел? У нас в Тель-Авиве их тоже хватает. В общем, не пой мне, бабуся, военные песни.

— Смотри, ты предупрежден, — сказал Зеев и моментально сменил тему. — Водки хорошей привези.

— Водки? В Москву? А квасу не захватить? У нас тут в Кфар-Хабаде отличный квас делают.

— Оставь свой юмор, — мрачно изрекла трубка. — Московскую водку невозможно пить — вся паленая.

— Какая-какая? — не понял я.

— Вот видишь, — ехидно произнес Зеев, — ты ни местного диалекта не знаешь, ни местных проституток не видал. Пропадешь ни за понюшку табаку вместе со своим Сохнутом.

Организация, в которую на год поднанялся Зеев, была в некотором роде, конкурентом Еврейского Агентства.

— Паленая, — продолжил он, — значит самопальная, поддельная то есть. Местные «махеры» гонят ее в полевых условиях, потом разливают по бутылкам и сдают в торговую сеть. По внешнему виду от оригинала не отличишь, но пить невозможно. Я уже несколько раз накалывался. Покупаю водку только по большим праздникам, и каждый раз точно в девятку.

— Так может тут проблема не российского рынка, а твоя личная? — осторожно поинтересовался я.

— Ты это, — огрызнулась трубка, — прибереги соль для салата. Нечего товарищу раны посыпать.

— Ладно, привезу тебе водку, — пообещал я. — Утешу страждущую душу.