Любовь и СМЕРШ (сборник)

— Хватит! — вскричал он в одно душное майское утро. — Так и жизнь пройдет: раз — и все кончилось. Немедленно переезжаем!

Кто хоть однажды пробивался летом через южный Тель-Авив, поймет и оценит Шаины эмоции. С самого утра жарко, и пусть асфальт еще не успел раскалиться, но струйки пота стекают даже с металлических боков бесчисленных автомобилей. Воздух давно кончился: в жадно распахнутый рот моментально набивается плотный сгусток выхлопных газов. Ветер пахнет бензином, а красный свет бесконечных светофоров вызывает у водителей состояние устойчивого бешенства. Чувства быка во время корриды становятся понятными без всяких колдовских штучек с перевоплощением.

Каждое утро пробираясь из южного Тель-Авива в Бней-Брак, Шая давал себе слово немедленно заняться поисками квартиры. Но к концу дня раздражение забывалось, а одна только мысль о беготне по этажам, вместо коротания вечера перед телевизором с бутылкой холодного пива, отнимала остаток сил. Ведь прожил он как-то в этой, пусть дешевой и примитивной квартире три с лишним года! И ничего, очень даже прожил! И дальше проживет, не рассыплется…

Так тянулось долго, очень долго, пока в одно душное майское утро Шая твердо решил: переезжаем!

И действительно, через полтора месяца они переехали. От входа в свой магазин до двери в свою квартиру Шая насчитал ровно 612 шагов, которые он преодолевал за легкие минуты, улыбаясь себе и харидействующей публике. Жить стало лучше, жить стало значительно веселее! Но не может, не может жизнь еврея проходить нормальным, человеческим образом. Не может, и все тут. Закон природы, аж два, о, четыре! Стоит лишь, давясь, проглотить порцию очередных «цорес», как нате, пожалуйста — пришла беда, откуда не ждали.

Поскольку магазин примыкал к религиозному району, на работу Шая приезжал в черной шляпе, черных брюках, черном двубортном пиджаке и с демонстративно выпущенными наружу ниточками белоснежных цицит. Возвратясь домой, он немедленно срывал с себя весь этот маскарад и переоблачался в коротенькие шорты и тонюсенькую маечку. Правда, сей наряд плохо гармонировал с густой бородой, отпущенной по фасону гурских хасидов, живущих по соседству с магазином, но гармония была последнее, о чем думал Шая, сбрасывая пропотевшие рубашку и пиджак. Удобно расположив животик в просторных шортах, он заваливался в кресло, раскрывал бутылку ледяного пива, наливал стаканчик и …

Нет, не заставляйте меня описывать дальнейшее. Как и все истинное, оно не поддается описанию, напрочь выламываясь из сухих правил синтаксиса и колючих рогаток грамматики.

Теперь же, поселившись в религиозном районе, Шая оказался вынужден с утра до вечера пребывать в пиджаке, черных брюках и шерстяном талескотне. И хоть его страдания не поддавались описанию, по уже объясненной выше причине, все же, они не шли ни в какое сравнение с мучениями его жены.

— Нет, ты сам, сам таскай эту штуку на голове! — истерически кричала она по вечерам, размахивая париком. — Попробуй постоять в ней целый день за прилавком, да еще на сорокоградусной жаре!

К сожалению, деньги за съем квартиры были уплачены на год вперед, и поэтому, несмотря на крики и эмоции, оставалось только одно — страдать. И лишь по субботам прохладная рука милосердия промокала покрытые испариной лбы супружеской четы Райсеров.

Перед началом субботы Шая загружал в машину все необходимое для пляжа и отгонял ее за несколько кварталов, в нерелигиозный Рамат-Ган. Ранним субботним утром, когда их соседи только произносили, позевывая, благословения после сна, Райсеры уже мчались в сторону моря. А на пляже, ах, на пляже, они расставляли огромный полосатый зонт, раскладывали шезлонги, и, не таясь, включив любимую радиостанцию РЭКА, интенсивно наслаждались жизнью. Шляпа, пиджак и парик, разумеется, оставались в машине: под зонтиком Шая восседал в одних плавках, а его жена в довольно смелом купальнике «одесского» размера. Жизнь текла сладостно и беспечно, пока Господь, рукой всемогущей, не вмешался и в это последнее удовольствие.

Часов в двенадцать дня на пляже появились двое «русских». Страну исхода однозначно определяла «авоська», набитая жестянками с пивом, бутылкой дешевой водки «Голд» и апельсинами.

«Эге, — смекнул Шая, — ребята пришли культурно отдохнуть».

И точно, культура началась немедленно. Закопав бутылку в песок, так, чтобы каждая, лениво набегающая на берег волна, отдавала им часть своей прохлады, «русские» улеглись неподалеку от кромки воды. Приняв непринужденные позы отдыхающих, они завели разговор, состоящий преимущественно из восклицаний и междометий. Честно говоря, беспечный вид пляжников давался им с трудом. Они, скорее, напоминали лежащих в засаде хищников, и быстрые взгляды то на часы, то на горлышко закопанной бутылки, выдавали нетерпеливое ожидание. Минут через десять, решив, что водка успела достаточно охладиться, «русские» вырвали ее из песка и, наспех очистив пару апельсинов, приступили непосредственно к отдыху.