Любовь и так далее

Моя сестра? Как ни удивительно, я ее разыскал. Живет в Чешире. Муж – врач-отоларинголог. Как-то раз я к ним наведался, проездом. Уютный дом, трое детей. Разумеется, она не работает. Мы поболтали. Как в детстве. Не хорошо и не плохо – нормально. И я, разумеется, не стал рассказывать, как складывается моя жизнь. Так что у нее не спрашивайте – она все равно не знает.

ДЖИЛЛИАН: Софи? Нет, Софи в полном порядке.

МАДАМ УАЙЕТТ: Софи? У нее начался переходный возраст. Сейчас дети взрослеют рано. Переходный возраст – чуть ли не в десять лет. Она – девочка честная и добросовестная. Всегда искренне хочет понравиться, искренне хочет тебя порадовать. Но переходный возраст есть переходный возраст, правда?

СТЮАРТ: Нет, картину я так и не повесил. Если честно, попытался вернуть ее в тот магазин, где купил. Мне сказали, что обратно ее не примут. Ни за какие деньги. Подтекст был такой: в твоем лице мы нашли единственного идиота, который позарился на этот хлам, и другого такого кретина уже не будет.

Что на ней изображено? Не помню. Какой-то сельский пейзаж, если не ошибаюсь.

ЭЛЛИ: Она была такой грязной, что сперва я думала, там изображено Рождество Христово. Но когда ее удалось расчистить, оказалось, что это жанровая сценка на ферме. Хлев, корова, осел, свинья. Работа талантливого самоучки, как принято говорить, что означает: картина не стоит даже холста, на котором написана.

ОЛИВЕР: Эта затасканная история? Этот vieux marron glacé?[74] Нет, вовсе нет. Даже не припоминаю. Разумеется, мы без предрассудков, кое-кто из моих друзей… и вообще… хотя, если вдуматься, никто из моих друзей… разве что… вы ведь не делаете намеков, правда?.. Стюарт?.. Это всего лишь гипотеза, одна из… вы хотите сказать, он перешел на солнечную сторону улицы, когда был в Штатах… или еще раньше… какое-то рациональное зерно в этом есть… две женитьбы-однодневки… а уж как робел и смущался, когда я задумал свести их с Элли. Так-так-так. Теперь, глядя в свой моральный retroviseur, я и вправду вижу здесь рациональное зерно.

ТЕРРИ: Я выхожу из игры. Только на этот раз – по собственному желанию, а не из-за Стюарта. Я никому ничего не должна. Разбирайтесь сами.

ДОКТОР РОББ: Не знаю. Прогнозы делать не берусь. Депрессия умеренная. Я не преуменьшаю опасность. Но это отнюдь не клинический случай. Госпитализация не требуется. Во всяком случае, пока не требуется. Дозировку оставляем прежнюю, 75 мг, а дальше видно будет. Эту болезнь вообще трудно прогнозировать, а тем более в случае такого пациента, как Оливер.

Например, на одном из сеансов я попыталась его разговорить. Он лежал на кушетке в полной прострации и никак не реагировал на внешние раздражители. Я снова упомянула его семью – имея в виду его мать, – и тут он повернулся ко мне, неожиданно собранный, и наигранно произнес:

– Доктор Робб, вы относитесь к более «рискованной» группе риска, нежели я.

Это правда: в развитых европейских странах к наиболее «рискованным» группам риска относятся врачи, медсестры, адвокаты, владельцы баров и работники гостиничного бизнеса. Причем врачи-женщины относятся к более высокой группе риска, нежели их коллеги- мужчины.

По-моему, состояние Оливера крайне неустойчиво. Я бы даже сказала – хрупко. Мне не хочется думать, что может произойти, если на него обрушится еще один удар.

ДЖИЛЛИАН: Я не знаю, что случилось с матерью Оливера, то есть покончила она с собой или нет. Я и с отцом его виделась только раз, и, согласитесь, при первом знакомстве это не самая подходящая тема для беседы, тем более что с Оливером мы этой темы не касались и я даже не знала его мнения на этот счет. Кстати, отец его мне понравился. Милый старик… хотя, как вы понимаете, встреча прошла в несколько напряженной обстановке. После всех этих историй, услышанных от Оливера, я ожидала увидеть чудовище в образе человека, а когда мои опасения развеялись, мне показалось – и это вполне естественно, – что он гораздо приятнее и симпатичнее, чем, возможно, был на самом деле. А еще меня не покидало чувство, что Оливер если и не хвастался мною перед отцом, то уж по меньшей мере представлял меня с гордостью. Я думаю, это нормально. Полюбуйся, какая у меня жена, – как-то так. Его отец только невозмутимо посасывал трубку и, к моему несказанному облегчению, так и не клюнул на эту наживку.