Любовь и война. Великая сага. Книга 2

– Из донесения, которое сейчас копируют, следует, что генерал Бернсайд хотел взять позицию этим утром – возможно, в надежде компенсировать вчерашнюю неудачу. Старшие офицеры отговаривали его от такого безрассудства.

На мгновение Стэнли охватили сомнения в ценности телеграфа. Да, конечно, это изобретение изменило принципы руководства военными действиями самым революционным образом. Приказы могли передаваться командирам со скоростью, немыслимой прежде. Но с другой стороны, и плохие новости могли стать известными так же быстро, на что немедленно реагировали фондовая биржа и рынок золота, которые имели обыкновение колебаться в зависимости от событий на фронтах. Хотя, если у тебя есть возможность, прежде чем новость станет общеизвестной, телеграфировать соответствующие распоряжения о продаже или покупке, можно заработать очень и очень большие деньги. Нет, все-таки телеграф был гениальным изобретением.

Линкольн просмотрел листы и бросил их на кушетку.

– Сначала у меня был генерал, который считал Потомакскую армию своей личной охраной. Теперь у меня генерал, который празднует одно поражение, тут же нарываясь на второе. – Качая головой, Линкольн быстро подошел к окну и всмотрелся в туман, словно ища там ответы. Стэнтон негромко кашлянул. После нескольких мгновений напряженного молчания Линкольн повернулся; на его лице были написаны горечь и гнев. – Полагаю, скоро к нам прибудут пароходы с ранеными.

– Уже прибыли, господин президент. Вчера вечером причалили первые из Аква-Крика. Здесь об этом сказано. – Он показал на листы.

– Я не вчитывался. Мне трудно осознать то, что там написано. Вместо сухих цифр я вижу лица. Полагаю, на этот раз жертв еще больше, а ранения – тяжелее?

– Да, сэр, судя по первым рапортам.

Выглядев бледнее обычного, президент снова отвернулся к окну.

– Стэнтон, – сказал он, – я уже говорил это раньше… Если и есть место хуже ада, то я сейчас там.

– Мы разделяем ваши чувства, господин президент. По-человечески.

Стэнли очень надеялся, что достаточно убедительно изобразил на лице печаль.

Во вторник утром Вирджилию разбудили далекие крики. Она повернула голову к маленькому окну. Еще не рассвело.

Окно было целым, в отличие от большинства других в старинном отеле «Юнион». Госпитали нового типа, за создание которых боролась Флоренс Найтингейл, еще строились; они должны были вместить пятнадцать тысяч коек и, самое главное, способствовать исцелению больных, а не препятствовать ему. Средства на строительство были выделены еще в прошлом июле, однако работа до сих пор не завершилась, поэтому пришлось приспособить для этих целей самые разные городские здания – от гостиниц и церквей до складов и частных домов, особенно после нынешнего сурового декабря, когда некомпетентность Бернсайда стоила двенадцати тысяч жертв.

Крики не утихали. Вирджилия поспешно села. Что-то упало на пол с ее жесткой узкой кровати. Она наклонилась и подняла маленькую книгу, выскользнувшую из-под тощей подушки. Вирджилия часто перечитывала разные места из «Кориолана», потому что они казались ей сходными с ее собственной ситуацией. Удивительно, но строки из третьей сцены первого акта, которые ей нравились больше всего, произносила не ее тезка, скучная жена Гая Марция, а его мать Волумния, римская матрона, на которую Вирджилия походила характером.

Она потянулась к стоявшей на полу лампе. Спать пришлось лечь не раздеваясь, в простом сером платье и длинном белом фартуке поверх него. Ее могли позвать в любую минуту, потому что никто не знал, как везут раненых в Вашингтон – пароходом или по железной дороге, поэтому никто не знал, когда именно они прибудут в отель «Юнион», ставший теперь госпиталем.

Зато Вирджилия помнила, как их привозили в Джорджтаун.

– Эти ужасные двуколки… – пробормотала она, зажигая лампу.

Крики, полные боли и страданий, дали ей понять, что раненых везут именно на тех повозках, которые проклинала вся медицинская служба. С тех пор как она работала в корпусе мисс Дикс, уже многие пациенты говорили ей, что после тряски в таком шатком транспорте они жалели, что не остались там, где упали. Уже существовали улучшенные, четырехколесные модели, но, чтобы получить их, нужны были деньги и время.

Мерцающая лампа осветила безвкусную обстановку комнату, покоробившийся пол, обвисшие обои. Весь отель находился в таком же состоянии, больше напоминая руины, но выбирать ей не приходилось – она была там, где велела служба. По иронии судьбы Вирджилия находилась сейчас всего в полумиле от дома Джорджа и Констанции. Она не знала, слышал ли брат о том, что она служит сестрой милосердия в Вашингтоне, но она не собиралась навещать его и рассказывать об этом.

Пусть и нехотя, но Вирджилия все же продолжала в душе благодарить Констанцию и даже жену Билли за то, что та помогла ей изменить к лучшему ее внешность и найти свое дело в жизни. И все же думала, что не слишком расстроится, если больше никогда их не увидит.