Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Она очень надеялась, что мисс Олкотт все-таки задержится здесь; что-то подсказывало ей, что из этой женщины может получиться прекрасная сиделка. Луиза родилась в знаменитой семье. Ее отец Бронсон Олкотт, писатель и педагог, стал одним из основателей так называемой философской школы в Конкорде, где собирались довольно известные люди, исповедующие, как и он, идеи трансцендентализма. Однако здесь ее происхождение едва ли могло помочь, и Вирджилия с тревогой наблюдала, как исказилось лицо мисс Олкотт, когда их бригада первого отделения вошла в холл.

Подходили и другие такие же бригады из остальных отделений, чтобы забрать своих подопечных, а те уже были здесь. Кто-то ковылял сам, кто-то – на костылях, кого-то несли на носилках. Это были молодые храбрые парни из Фредериксберга, в пропитанных кровью бинтах и почти неразличимых от грязи мундирах.

Услышав, как рядом охнула Луиза Олкотт, Вирджилия быстро сказала:

– Впредь берите с собой носовой платок, пропитанный нашатырным спиртом или одеколоном, по вашему предпочтению. Скоро вы обнаружите, что он вам не нужен.

– Вы хотите сказать, что смогли привыкнуть к…

Но Вирджилия уже была рядом с теми, кто держал носилки, и указывала им дорогу:

– Сорок человек несите вон туда, в бальный зал.

С болью в сердце она смотрела на них. Вот совсем еще мальчик, с забинтованным обрубком вместо правой руки. Вот раненный в ногу мужчина примерно ее лет опирается на костыль, глядя перед собой остановившимся взглядом. Солдат на носилках, с залитым слезами грязным лицом, мечется как в бреду, повторяя: «Мама… мама…» Она взяла его за руку и пошла рядом с носилками. Он утих; морщины страдания на лице слегка разгладились. Вирджилия держала его за руку до самого входа в бальный зал.

Мыло и дезинфицирующие средства, которыми накануне было буквально залито все вокруг, теперь мало помогали. Очень скоро в палате распространилась вонь от грязи, гнойных ран, испражнений и рвоты. И как всегда, эта вонь оказала на Вирджилию странное воздействие. Вместо отвращения она только обострила в ней чувство собственной необходимости и уверенность в том, что их борьба может и должна окончиться одним-единственным образом: когда Юг будет втоптан в грязь, по меткому выражению конгрессмена Стивенса.

Расторопный Боб Пип уже подносил полотенца, губки, куски темного мыла. Какой-то негр принес котелок и подливал в ванны горячую воду. Возчики санитарных подвод помогали своим раненым добраться до коек и сразу уходили. Заметив, как один из них бросил на нее сальный взгляд, Вирджилия изобразила раздражение и отвернулась. Мужчины теперь часто обращали на нее внимание, хотя привлекала их вовсе не ее красота, а размер ее груди. Она ничего не имела против – раньше ее вообще никто не замечал.

– Это что за место-то, мать вашу? – прозвучал гулкий голос с ирландским акцентом.

За печкой, уже излучавшей тепло, Вирджилия увидела рыжеволосого и рыжебородого детину лет двадцати с лишним, который метался на своей койке.

– На Эри в Пенсильвании что-то не похоже, да и на родину мою тоже…

Пип объяснил солдату, что он находится в отеле «Юнион», отданном под госпиталь. Парень попытался подняться с койки, Пип удержал его. Ирландец выругался и повторил попытку. Вот с него и начнем, подумала Вирджилия. В палате все внимательно наблюдали за ними, поэтому необходимо было раз и навсегда установить свой авторитет. Она быстро подошла к кровати ирландца:

– А ну, прекратите ругаться! Мы здесь, чтобы помочь вам.

Бородач с прищуром посмотрел на нее:

– К свиньям вашу помощь, дамочка, дайте лучше пожрать. Ни крошки во рту не было с тех пор, как Берни послал меня на тот гребаный холм умирать. – Он дернул левой ногой, замотанной окровавленными бинтами. – Но похоже, я отделался только пальцами. – От движения ему стало больно, и он разозлился еще сильнее. – Черт, женщина, не стой столбом. Жрать неси!

– Вы ничего не получите, пока не снимете грязную одежду и не вымоетесь. Это обязательная процедура в госпитале.

– Да? И кто же, интересно знать, мыть-то меня будет, а? – Ирландец обежал глазами палату, явно намекая, что не видит здесь никого годного для такой работы.

– Одна из моих сиделок. Мисс Олкотт.

– Баба? Меня будет мыть баба? Ну нет, мать вашу!

Его щеки над бородой покраснели. Пип поставил таз с водой рядом с его койкой, потом подал мисс Олкотт два полотенца, губку и кусок мыла. Солдат попытался отодвинуться подальше от женщины. Вирджилия махнула рукой:

– Боб, помогите мне. – Она схватила ирландца за плечи и с некоторым усилием вернула его на место. – Мы не хотим причинять вам лишней боли, капрал, и не станем, если вы не будете сопротивляться. Мы снимем с вас все, кроме белья, и вымоем вас как следует.

– Всего целиком?

– Да, до последнего дюйма.

– Матерь Божья…

– Довольно! Кроме вас, здесь есть много других людей, которые нуждаются в нашей помощи, и у нас нет лишнего времени, чтобы тратить его на ложную стыдливость разных глупцов. – С этими словами она дернула солдата за воротник; полетели пуговицы.