Из-под папки с личным делом Бента, содержащей свидетельства его унижений и неудач, подстроенных врагами, Батлер извлек хрустящий лист бумаги с четко выведенными чернильными строчками. Развернув приказ, генерал положил его на стол перед Бентом, чтобы тот смог прочитать. От изумления Бент так и не смог вымолвить ни слова.
– С сегодняшнего дня ваш офицерский патент аннулирован, – сказал Батлер. – Это помешает той сучке лаять, пока я не покину город. Кто-нибудь из штаба генерала Бэнкса обсудит с вами финансовую компенсацию. Но боюсь, как бы вам не пришлось весь остаток своей военной карьеры расплачиваться за эту маленькую выходку, лейтенант Бент. Вы свободны.
Лейтенант? После шестнадцати лет службы ему вернули звание, с которым он вышел из Академии?
– Нет, о Боже, нет! – орал Бент в неопрятной комнате неподалеку от монетного двора.
Он вытащил из захламленной ниши дорожный сундук и пинком открыл его. Бросил в него несколько книг, пары белья и сверху – аккуратно скрученный, обернутый вощеной бумагой и перевязанный бечевкой портрет. Следом в сундук отправилось все имущество Бента, кроме штатского костюма и широкополой шляпы, которые он купил через час после встречи с Батлером. Мундир он просто сбросил на пол.
Потоки дождя заливали дамбу, освещенную сзади сполохами бело-голубого света. Ливень сотрясал землю, разбиваясь о скользкий склон и скрывая желтые огни города.
– Эй, поосторожнее неси! – крикнул Бент старому негру, тащившему его сундук вверх по трапу с веревочными перилами.
Вода стекала с полей его шляпы, когда он, пошатываясь, поднимался на борт «Галены», до сих пор испытывая легкое головокружение после вчерашней встречи с Батлером.
Его военные мечты были разбиты вдребезги, уничтожены завистливыми, злобными врагами, и теперь он скорее предпочел бы пустыню, чем службу в армии, которая так жестоко отплатила ему за годы преданной и тяжелой службы. Эта мысль пугала его, но все остальные чувства заглушала жгучая ненависть, сильнее которой он не испытывал никогда прежде.
За пеленой дождя впереди него в конце трапа появилась жуткая фигура в голубом ореоле.
«Ты должен взять себя в руки, – сказал он себе, – иначе они что-нибудь заподозрят, тебя поймают и Бэнкс прикажет тебя повесить».
– Сэр? – прогрохотал голос сверху; ореол исчез.
Бент с облегчением понял, что это просто старший стюард с мокрым списком пассажиров в руке, высунувшейся из-под плаща.
– Ваше имя, сэр?
– Бентон. Эдвард Бентон.
– Рады вас видеть, мистер Бентон. Вы последний пассажир, поднявшийся на борт. Прошу, каюта номер три, на верхней палубе.
Взревел ветер. Бент шагнул в сторону от поручней, но дождь его догнал.
– Как скоро мы отчалим? – крикнул он.
– Через полчаса, сэр.
Полчаса… Черт! Продержится ли он?
– Шторм нас не задержит?
– Мы отправляется к дельте Миссисипи и далее в залив строго по расписанию, сэр.
– Отлично. Великолепно.
Ветер унес его слова. Бент схватился за поручни, поскользнулся и едва не упал, выругавшись с досады. Стюард бросился к нему:
– Вы не ушиблись, мистер Бентон?
– Нет, спасибо. – Стюард все не уходил, но Бент не хотел излишнего внимания. – Все прекрасно! – добавил он, и стюард наконец растворился в темноте.
Ему пришлось вцепиться в скользкие поручни обеими руками, чтобы тащить свое усталое тело вверх по трапу, к безопасному убежищу своей каюты. Что у него осталось? Ничего, кроме портрета, ненависти и твердой убежденности в том, что врагам его не уничтожить.
«Нет! – сказал он себе, и его глаза сверкнули, как мокрые камни, в свете полыхнувшей молнии. – Ни за что!» Он выживет назло всем и сам их уничтожит. Он найдет способ.
Еще не окрепший после болезни, Билли снова спустился к реке. Под защитой мушкетов и артиллерии он помогал демонтировать мост, который сам же и строил. Чувствовал он себя при этом чуть ли не вандалом. Напрасно он повторял себе, что нельзя воспринимать поражения на войне так близко к сердцу, – он ничего не мог с собой поделать.
Понтонный обоз исчез в зимней тьме. Снова сидя в лагере возле Фалмута, Билли очень хотел написать письмо жене, но не решился и вместо этого, как всегда, обратился к ней в своем дневнике: