Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Далее Пауэлл потребовал объяснить, где и от кого капитан услышал о нем. Бент отказался отвечать. Такое неповиновение было рискованным, и все же он не мог допустить, чтобы Пауэлл посчитал его слабым. Подобная уступчивость могла помешать ему попасть в ближний круг этого человека. Поэтому Бент упорно настаивал на том, что не может раскрывать своих источников.

Оставив Пауэлла в баре отеля, Бент напился в своем пансионе и приготовился ждать. Неделю, месяц – сколько понадобится. А пока у него был еще один маленький план, раз уж он оказался в одном городе с Орри Мэйном. Мэйн об этом ничего не знал, так что у него было преимущество.

На следующий день, в половине седьмого, Эштон вышла из дома на Грейс-стрит. Вечер был прохладным, с северо-запада продолжали наползать отвратительные черные тучи. Дурная погода установилась надолго, но после невыносимой жары дышать стало легче.

Натягивая перчатки, Эштон быстро спустилась по ступеням высокого парадного крыльца. Она думала только о предстоящей встрече с Пауэллом, поэтому не заметила человека, скрытого тенью одной из больших кирпичных колонн у основания крыльца, и вздрогнула, когда он резко шагнул ей наперерез:

– Миссис Хантун?

– Как вы смеете меня пугать… о…

Она схватилась за шляпку, которую едва не унесло ветром, и тут узнала его. Грузная фигура в темном суконном костюме, жирное лицо под широкополой шляпой. Они уже виделись однажды, но Эштон забыла его имя. Под мышкой он держал длинный кожаный футляр в виде трубки.

– Простите, я не хотел вас пугать, – заговорил он, бросая взгляд на дом. – Нет ли тут поблизости места, где мы могли бы поговорить наедине?

– Напомните ваше имя.

– Капитан Эразм Беллингхэм.

– Да, верно… Из корпуса генерала Лонгстрита.

– Боюсь, теперь из Инвалидного корпуса, – ответил Бент, напустив на себя мировую скорбь. – Меня комиссовали.

– Когда вы явились ко мне в первый раз, вы говорили, что вы – друг моего брата.

– Мне очень жаль, если у вас осталось такое впечатление. Я не друг, а просто знакомый. Но тогда вы дали понять, что питаете к полковнику Мэйну не слишком теплые чувства – назовем это так. Поэтому я и вернулся сегодня, сразу, как только смог, после того как выписался из госпиталя Чимборасо.

– Капитан, я кое-куда спешу и уже опаздываю, так что переходите к делу.

Толстые как сосиски пальцы постучали по футляру.

– У меня тут одна картина, и я просто хотел показать ее вам. Я не пытаюсь ее продать, миссис Хантун, ничего подобного. Но думаю, вам она покажется чрезвычайно интересной.

В тот же вечер Чарльз приехал на ферму Барклай. Он позвал с собой Джима Пиклза, по дороге сказав ему, что у него роман с вдовой Барклай. Джим радостно завопил и начал размахивать шляпой, на которой теперь красовалось индюшачье перо, – Пиклз подражал Стюарту, только вот страусиного плюмажа раздобыть не смог. Хотя Джим счел его признание хорошей новостью, сам Чарльз в глубине души по-прежнему сомневался в собственном здравомыслии, несмотря на то что чувства его не изменились.

При встрече Гус тепло обняла его и поцеловала, а потом ушла распорядиться, чтобы к ужину зарезали двух кур.

– Да ты везунчик, Чарли! – Джим ткнул его локтем. – Она просто красотка.

Чарльз молча попыхивал трубкой из кукурузного початка, грея босые ноги перед кухонным очагом. Дождь был сильным и холодным, и они с Джимом промокли насквозь.

За ужином сначала все весело болтали, но разговора о войне было не избежать. Со дня на день ожидалась новая осада Чарльстона. На западе Роузкранс теснил Брэгга. На прошлой неделе, после двадцатипятидневного рейда через Кентукки и Индиану, храбреца Моргана захватили в плен у Салайнвилла, в Огайо. Ничего приятного и утешительного во всем этом не было.

Августа сказала, что была в ужасе от недавних бунтов в Нью-Йорке, в которых погибло множество как белых, так и черных. Прежде чем подоспела армия Мида из Пенсильвании, чтобы усмирить беспорядки, мятежники уничтожили собственности больше чем на два миллиона долларов. Однако ее слова вызвали спор.

– Этому как раз лучше порадоваться, Гус. Нам нужна любая помощь, – возразил Чарльз.

– Как ты можешь так говорить? Это уже не война, а резня! Там резали женщин, детей забивали камнями…

– Согласен, это отвратительно. Но мы больше не можем проявлять мягкость. Даже когда мы выигрываем, мы проигрываем. В каждом сражении обе стороны теряют людей, лошадей, оружие. Янки могут себе это позволить – у них много всего. А мы – не можем. И если они найдут наконец хорошего командующего, нам конец.

– Ты говоришь так кровожадно, – содрогнулась Августа.

– А ты – как судья. – Чарльз уже терял терпение.

На ее лицо вернулась прежняя, слегка вызывающая улыбка.

– Мы с мистером Поупом гадаем о причине твоего дурного настроения.

– Мое настроение не имеет отношения…

Но Августа уже начала цитировать, перебив его:

– «Быть может, несчастлив в любви… – она чуть помедлила, – а может, еще не обедал?».

Обгладывая куриное крылышко, Джим спросил:

– А кто этот мистер Поуп? Местный фермер?

– Поэт, которого обожает миссис Барклай, тупица!

– Чарльз, это грубо! – заметила Августа.