Любовь и война. Великая сага. Книга 2

– Да, – вздохнул он. – Прости, Джим.

– Да ладно, забыли, – ответил Джим, не поднимая глаз.

– Мне все-таки хотелось бы узнать, почему ты так раздражен, Чарльз, – сказала Августа.

– Да потому, что мы проигрываем, черт побери! – Он с такой силой стукнул трубкой по очагу, что она треснула.

Позже они уладили ссору – причем инициативу взяла на себя Августа – и дважды занимались любовью с полуночи до рассвета. Но неприятный осадок остался.

На следующий день облака развеялись, и мужчины пустились в обратный путь к лагерю под Рапиданом, куда пехота отступила под защитой кавалерии. В конных частях скоро ожидалась новая реорганизация, но Чарльзу было наплевать.

Приближался вечер. Небо, окрашенное в густо-оранжевый цвет, казалось унылым. Осенним. Чарльз вдруг заметил, что перо на шляпе Джима, еще несколько минут наклоненное назад, теперь повернуто к дороге перед ними.

– Что-то не так, Чарли? – спросил Джим, заметив его удивленный взгляд.

– Ветер переменился.

Так и было – с северо-запада подул холодный резкий ветер. Слишком холодный для лета. Джим ждал, что Чарльз скажет что-то еще, но не дождался. Он почесал колючую бороду. Странный он все-таки, Чарли. Храбрый как черт, вот только какой-то очень несчастный в последние дни.

Под порывами резкого северного ветра, прижимавшего к земле траву и заставлявшего трещать деревья, они скакали дальше сквозь оранжевый вечер.

Часть пятая Сводки потерь

Я не могу описать эти перемены и не знаю, когда они начались, но точно знаю, что стал другим, и теперь смотрю на труп человека примерно с такими же чувствами, как если бы смотрел на труп лошади или кабана.

Солдат Конфедерации, 1862 год

Глава 89

Теплая зима слегка смягчила истерзанный вид Виргинии, но не стерла всех следов войны. Слишком много полей стояли голыми. Слишком много деревьев лишились ветвей. Слишком много дорог были изрыты ямами от лошадиных копыт и пушечных колес. Слишком много фермерских домов с выбитыми стеклами и следами от пуль на стенах стояли пустыми, став похожими на свежие могильные холмики под первым легким снегом.

Растаявший снег, наполняя канавы, создавал причудливые картины. То в безмятежной воде, словно на подносе со средневекового пира, вдруг появлялась лошадиная голова. Промерзшая земля рождала странные урожаи: гильзы снарядов, треснувшие оси и колеса без спиц, брошенную одежду, изорванную до такой степени, что носить ее было уже невозможно, разбитые коричневые бутылки, обрывки бумаги…

Сеновалы были пусты. Стойла в хлевах были пусты. Кладовые были пусты. Как и стулья, на которых раньше сидели дядюшки и братья, отцы и сыновья.

Три года от земли требовали слишком многого, и это сказалось. Поля и долины, ручьи и пруды, холмы и горные вершины выдыхали легкий туман в бледном света солнца. Это было дыхание больной земли.

В кавалерии Северовиргинской армии Чарльз стал чем-то вроде легенды. Но если его храбрость и забота о других вызывали восхищение, то вот полное равнодушие к чинам – скорее удивление. За его спиной даже поговаривали, что из-за этой войны он слегка повредился в уме.

Он приобрел странные привычки. Много часов проводил со своим серым, тщательно чистил его, расчесывал гриву, а иногда и подолгу разговаривал с ним. Всю зиму при каждой возможности ехал повидать какую-то девушку под Фредериксбергом, но всегда возвращался в мрачном молчании. Постоянно объезжал лагеря в поисках книг Бидла[53] в желтых обложках, чтобы купить или взять на время новый роман. Джим Пиклз заметил, что все эти книги об одном и том же – о западных прериях и живущих в них охотниках.

– Ты долго жил в той части страны? – как-то январским вечером спросил Джим, снимая с костра котелок.

Они приготовили ужин сами, потушив в небольшом количестве воды обрезки говядины с топленым салом и покрошив туда сухой кукурузный хлеб недельной давности. Это блюдо солдаты очень любили, оно было гораздо вкуснее, чем привычный рацион из конины с бобами.

– Достаточно долго, чтобы полюбить ее. – Чарльз подцепил своим ножом кусок мяса и поднес его ко рту.

У Джима из столовых приборов был только прутик; ничего другого им не давали, и даже тарелки пришлось сделать из трофейной оловянной фляги, которую они забрали у убитого янки.

Проглотив еще кусок, Чарльз добавил:

– Я бы хоть завтра туда вернулся, если бы не война.

– А как же мисс Августа? – удивленно спросил Джим.

– Ну да, и это тоже… – пробормотал Чарльз и надолго замолчал, глядя на огонь.

Вдруг из темноты послышался голос кого-то из разведчиков:

– Чарли? Кажется, твой серый отвязался.

Он вскочил, уронив еду, и помчался через голый подлесок в ту сторону, куда указал солдат. Там Чарльз действительно нашел Бедового, который нервно жевал кусок серой ткани. С привязи он сорвался.