Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Она написала письмо в Монт-Роял с просьбой прислать немного рисовой муки, если осталась лишняя; еще написала поздравление кузине в Черо, которая в прошлом месяце разрешилась первым ребенком. На письмо в Монт-Роял она наклеила десятицентовую розовую марку, на второе письмо – голубую за пять и еще одну старую зеленую. Как же она устала видеть лицо президента на марках любого достоинства!

Закончив с письмами, она села к пианино и склонилась над клавишами, чувствуя неизбывную печаль. В ее светлых волосах появилось несколько седых прядей. Она начала медленно наигрывать «Опустевший стул». Как и многие военные песни, появившиеся на Севере, эта тоже быстро стала популярной по обе стороны фронта. Грустные слова песни отражали настроение Юдифь, и вскоре в комнате уже звучало ее прекрасное сопрано:

Опустевший стул, как прежде,
Вновь напомнит нам о нем,
И слова молитвы нежной
С болью мы опять прочтем.

Какой-то странный звук сверху заставил ее вздрогнуть, и, сбившись с нот, она в недоумении посмотрела на потолок. Показалось или…

Нет. Звук повторился – слабый, но отчетливый звук маленького колокольчика.

Полная надежды, Юдифь взбежала по лестнице, распахнула дверь душной комнаты. Она не видела его в темноте, но ясно услышала его голос:

– Юдифь, ты не могла бы раздвинуть шторы и впустить немного света?

Соленый ветер, долетавший на Традд-стрит с моря, ворвался в спальню, прогоняя спертый воздух. Позже в тот день Купер съел полчашки бульона из индейки и выпил желудевого кофе. Потом отдыхал, повернувшись к высоким окнам, теперь открытым, и глядя на старый дуб и крышу соседнего дома.

Он был так слаб, словно перенес продолжительную жестокую лихорадку.

– Но голова у меня теперь ясная, – сказал он жене. – Я больше не чувствую… как бы это лучше объяснить… не чувствую того, что прежде, до приезда Стивена. Я уже не так зол.

Юдифь села рядом с кроватью и ласково прижала голову мужа к своей груди, левой рукой обнимая его за плечи.

– Когда ты набросился на того пленного, в тебе что-то лопнуло, как нарыв. Ты так долго презирал рабство и то, куда оно ведет Юг, но когда три года назад ты принял свое назначение, то отдался работе со всей той страстью, которая раньше была направлена в другую сторону. Само по себе это похвально, но, думаю, такое противоречие и породило те ужасные силы, что разрывали тебя изнутри. Смерть Джуды только еще больше все усугубила. Вдобавок твоя изнурительная работа в министерстве, когда ты днями и ночами пытался сделать так много при таких скудных возможностях. – Она крепко обняла мужа. – В общем, какими бы ни были причины, я благодарю Бога за то, что тебе лучше. Будь я католичкой, я бы предложила канонизировать Стивена.

– Надеюсь, теперь я в здравом рассудке. И мне ужасно стыдно. Как тот сержант, на которого я напал?

– Сотрясение мозга. Но он поправится.

Последовал вздох облегчения.

– Ты права – во мне действительно идет внутренняя борьба. До сих пор. Я знаю, что война проиграна, но, наверное, мне все же следует вернуться на службу, если я нужен в министерстве. Кстати, где Стивен?

– Отсыпается в Миллс-Хаусе. Что до службы… я бы на твоем месте какое-то время подумала. Мое отношение к войне не изменилось. Когда пал Самтер, ты чувствовал то же, что и я. – (Он отвел взгляд и снова посмотрел на крышу соседнего дома.) – Эта война – ошибка, Купер! Не только потому, что любая война – ошибка, но еще и потому, что она ведется во имя безнравственных целей… Нет, прошу, дай мне договорить. Все эти доводы и оправдания я знаю наизусть. И ты тоже. Дело не в пошлинах, не в правах штатов и не в надменности северян – не они принесли все эти страдания. Во всем виноваты мы, южане, кто-то напрямую, кто-то – своим молчаливым соучастием. Это мы отбирали свободу у других людей, мы делали состояние на этом воровстве, даже провозглашали с высоких трибун, что сам Господь одобряет рабство.

Купер взял ее руку и произнес тоном растерянного ребенка:

– Я понимаю, что ты права. Но не знаю, что делать дальше.

– Пережить войну. Работай на Стивена, если чувствуешь, что должен. Что бы ты ни решил, будет хорошо. Ты теперь мыслишь ясно. Но пообещай себе – и пообещай мне, что, когда Юг падет, ты с такой же страстью будешь работать во благо мира. Ты ведь знаешь, что будет, когда все закончится, – враждебность с обеих сторон никуда не денется, но проигравшие будут ощущать ее гораздо сильнее. Ты это знаешь, потому что уже прошел через это. Ты знаешь, что делает с человеком ненависть.

– Она питает сама себя. Разрастается. Порождает еще больше ненависти и больше боли, а они рождают новые страдания…

Охваченная чувствами, Юдифь не стала сдерживать слез.

– О Купер, как же я тебя люблю! Тот человек, за которого я выходила замуж, исчез на какое-то время… но теперь мне кажется… я снова его нашла.

Купер обнял жену, а слезы облегчения и радости все текли из ее глаз.