Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Его глаза встретились с глазами Орри. В них сквозила боль, но и настороженность… взгляд казался почти ледяным. Это был совсем молодой человек с густыми бровями и заросшим щетиной лицом – из той породы, что никогда не сдаются. Его правая рука лежала вдоль ноги, а левая прижималась к окровавленной дыре на поясе темно-синего мундира. Предплечье левой руки было обмотано грязными бинтами. Насколько мог заметить Орри, у янки не было оружия, кроме сабли, остававшейся в ножнах.

– Нашел, – сказал Орри, не оборачиваясь.

Ординарцы подъехали ближе. Янки, который был почти в беспамятстве, наблюдал за ними опухшими глазами.

– Кто-нибудь, заберите у него саблю.

Солдат, сидевший первым, спрыгнул с седла и прошел вперед, держа в левой руке револьвер. Сабля со скрежетом выскользнула из ножен. Ординарец кашлянул.

– Бог мой, какой же он грязный, – закашлялся ординарец. – Гной, вши и неизвестно что еще… – Он посмотрел на Орри. – Плохая рана, полковник. Похоже, в живот.

– Как тебя зовут, янки? – спросил второй солдат.

Янки с трудом облизнул губы, но Орри поднял руку:

– Потом узнаем.

Второй ординарец выразил недовольство, спрыгивая на землю.

– Может, его тоже лучше пристрелить, а? – с досадой сказал второй ординарец, спешившись. – Как думаете, полковник? С такой раной он точно не выживет.

Он был прав. Раны в живот обычно оказывались смертельными. И возможно, они бы сэкономили время и силы своих и без того занятых врачей, если бы сейчас пустили пулю в сердце этого янки и забыли о нем. Это было куда гуманнее, чем оставлять его здесь мучиться, да и умнее с другой точки зрения. Орри очень не нравился взгляд молодого северянина.

А потом его обожгло стыдом. Каким же чудовищем он стал, если вообще допускал подобные мысли? Он медленно вернул револьвер в кобуру у левого бедра, под кителем. Потом спрыгнул на землю и с трудом распрямил затекшую спину. Его высокая фигура, несмотря на грязный, истрепанный мундир и подколотый левый рукав, казалась удивительно аристократичной.

– Пусть врачи сами решат, какие у него шансы, – сказал он виргинцам.

Он подошел к раненому; на лице янки не было благодарности, как и вообще никаких чувств. Что ж, Орри понимал этого человека, измученного войной и болью. Его настороженность сменилась легкой жалостью, когда он смотрел на солдата. А тот смотрел на него снизу вверх, закатив белки.

Орри отступил на два шага назад и встал между вытянутой ногой раненого и ординарцами.

– Посмотрим, – сказал он, повернувшись к ним, – можно ли соорудить носилки из веток и попоны. А потом…

Что-то щелкнуло за его спиной, и он еще успел заметить, как на лице одного из виргинцев отразился ужас. Орри на секунду закрыл собой янки от ординарцев, которые наблюдали за ним, и тогда тот воспользовался моментом и выхватил из-под правой ноги кольт. А потом прицелился в затылок Орри и нажал на курок.

Выстрел снес полчерепа. Когда Орри упал на колени, уже мертвый, ординарцы с бессильными криками и проклятиями начали стрелять в янки. От каждой пули он дергался из стороны в сторону, как обезумевшая марионетка, а когда стрельба наконец прекратилась, плавно завалился на бок и как будто уснул. Дрожащие солдаты опустили оружие, и лес снова окутала туманная тишина.

В то же день, незадолго до полудня, Мадлен вышла из Бельведера, чтобы прогуляться по холмам. В доме царило ликование после новостей, пришедших утром по телеграфу и за два часа разлетевшихся по всему Лихай-Стейшн. За три дня до этого генерал Шерман послал президенту неожиданное поздравление.

«Позвольте поднести вам в качестве рождественского подарка город Саванну».

Мадлен не могла разделить всеобщего ликования, и, хорошо понимая это, Констанция из чувства такта сдерживала свои восторги от грандиозного похода Шермана к побережью Атлантики. Но ее радость проявлялась во всем. Даже Бретт как будто была довольна новостью, хотя ничем этого не показала. Все это всерьез обидело Мадлен.

Она стыдилась этого чувства и пыталась избавиться от него, поднимаясь вверх по тропе к одной из пологих вершин, поросших горным лавром. Декабрьское солнце наполнило день приятным теплом. Погода в последнее время стояла на удивление мягкая, почти осенняя. Мадлен даже пожалела, что взяла шаль.

С вершины холма она услышала первый удар колокола. Часовня Святой Маргариты в долине, догадалась она. Прожив здесь всего несколько недель, Мадлен уже научилась определять разные церкви по колокольному звону и вообще узнала много интересного об этом промышленном городе, где ее тепло приняли Хазарды и слуги в доме. Но все равно Лихай-Стейшн оставался для нее чужим, и как бы она ни обманывала себя, пытаясь поверить в обратное, у нее ничего не получалось.

Следом за Маргаритой и остальные церкви, одна за другой, тоже огласились праздничным перезвоном. Глядя вниз, на подернутый дымкой город, Мадлен думала только об одном: «Как бы мне хотелось, чтобы Орри приехал на Рождество!»