Любовь и война. Великая сага. Книга 2

– Мне все равно где, главное – это произойдет! Все равно! – Он восторженно подбросил веточку в воздух и обнял Бретт, оглашая тишину счастливым криком, который откликнулся эхом с другого берега реки.

Вечером того же воскресенья, девятого апреля, Джордж был в Питерсберге; весь день они занимались тем, что собирали и грузили на две платформы строительные материалы. Проходящая западнее города железнодорожная линия Питерсберг – Линчберг сейчас восстанавливалась для снабжения армии, преследовавшей генерала Ли. Джорджу пришлось встать еще до рассвета и отправиться в сторону Берквилла.

Усталый, он шел к палаткам, предназначенным для офицеров. Где-то в темноте несколько труб, две флейты и барабан заиграли «Боевой клич свободы». Музыку сопровождали крики и свист.

– Нашли время для концерта, – пробормотал Джордж и вдруг отскочил в сторону от внезапно промчавшегося мимо всадника.

– Сдаемся! Сдаемся! – кричал тот.

Из ближайшей палатки вышел голый по пояс офицер со спущенными подтяжками.

– Сдаваться? – недоуменно огляделся он. – Бог мой, а я и не знал, что на нас напали!

– Думаю, к нам это не относится, – с усмешкой сказал ему Джордж. – Слышите музыку? Пойдемте выясним, в чем там дело.

И он пошел дальше на одеревеневших ногах. Офицер натянул на голые плечи подтяжки и поспешил за ним. Вскоре они увидели целую толпу возле палаток. Джордж никак не мог понять, из-за чего шумят эти люди.

– …сегодня после сражения…

– …Серый Лис спросил Гранта об условиях…

– …где-то у Аппоматтокса…

Через час в Питерсберге началась настоящая свистопляска. Это была правда – Северовиргинская армия слагала оружие, чтобы больше не проливать кровь в проигранной войне. Под звездами южного неба Джордж сорвал с себя фуражку и подбросил ее в воздух, а потом с наслаждением глотнул дрянного самогона из бутылок, которые совали ему в руки офицеры и рядовые; он никогда не видел их прежде и знал, что не увидит потом, но сейчас, в этот чудесный миг, они все были лучшими друзьями и самыми близкими товарищами.

В темноте люди палили из пистолетов и винтовок. Большие и маленькие оркестры играли патриотические мелодии. Джордж вдруг подумал, что теперь он наконец-то вернется домой и сможет каждую ночь до скончания века спать рядом с Констанцией и никто этому не помешает. Он принялся отплясывать джигу, сам не понимая почему.

Люди толпились вокруг него, прыгали, плясали, пили, спотыкались, орали… Он выпил еще из бутылки, которую передавали из рук в руки. И еще раз подбросил в воздух фуражку, крича во все горло, как мальчишка.

На радостях он не заметил в темноте выгребную яму, хотя и чувствовал ее запах. К счастью, провалился он только по колено, но и это было неприятно.

Он отмылся на берегу тихой реки Аппоматтокс, а когда вернулся в лагерь, то заметил, что люди уже не подходят к нему так же близко, как раньше. Но он все-таки умудрился раздобыть еще несколько глотков спиртного и, подкрепившись, смотрел на то, что с ним случилось, уже как на забавное довершение этой славной ночи. Ночи, которую они будут снова и снова вспоминать, рассказывать своим женам, возлюбленным, детям и внукам, как, где и когда впервые услышали эту радостную новость. Джордж со смехом представил себе этот будущий разговор, сомневаясь, что сможет быть до конца откровенным:

– Я был в Питерсберге, мы собирали рельсы и костыли для ремонта нового участка военной железной дороги.

– Дедушка, а ты обрадовался, когда услышал об этом?

– Ты и представить себе не можешь насколько!

– А как вы праздновали?

– Я стал отплясывать джигу и свалился в яму с дерьмом…

Глава 132

К концу недели Стэнли в полной мере ощутил утомительное бремя мира. Вашингтонские улицы заполнились пьяными толпами, и дорога, которая прежде занимала десять минут, могла растянуться на час, а то и вовсе стать невозможной. Изабель жаловалась, что праздничная иллюминация в окнах домов и общественных зданий вызывает у нее жуткую мигрень, хотя Стэнли и не понимал, как такое могло быть, если она вечно сидела дома и почти ничего не видела.

Ему уже надоели оглушительные залпы салютов ночи напролет, беспрестанно звонящие колокола, марширующие под окнами оркестры и вопящие толпы черных и белых, которые ходили, где им заблагорассудится, даже в самых лучших районах города. А если добавить к этому постоянную нервозность Стэнтона, который все время твердил о каких-то заговорах с целью убийства Гранта или самого президента, то неделя выдалась по-настоящему мучительной.