Миссис Колдуэлл была уверена, что не доживет до конца поездки. Бородач, тот самый, которого так упорно разыскивал генерал Дункан, но в конце концов счел погибшим, умудрялся втискивать двуколку в любой самый узкий кусочек невероятно загруженных дорог вечернего города, отчего пешеходы с криком бросались врассыпную, кучеры наемных экипажей посылали ему вслед проклятия, а ломовые лошади, запряженные в подводы, испуганно пятились с громким ржанием. Повернув на Нью-Джерси-авеню, они чуть не наткнулись на телегу водовоза. Чарльз резко натянул поводья, лошадь остановилась, саму коляску занесло влево, и она на мгновение встала на два колеса. Миссис Колдуэлл испуганно взвизгнула, когда двуколка снова опустилась на все четыре колеса и они пронеслись в паре дюймов от бочки водовоза.
Наконец с громким скрипом коляска остановилась прямо напротив вокзала; от колес шел легкий дым. Часы над входом показывали одну минуту седьмого.
Соскочив на землю, Чарльз бросил поводья ошеломленной женщине, не забыв крикнуть: «Спасибо!», и помчался к вокзалу.
– Где поезд на Балтимор? – спросил он служащему, закрывающему железные раздвижные ворота.
– Только что отошел, – ответил тот, показывая на платформу, в конце которой еще виднелся хвост поезда в клубах пара.
Чарльз проскочил в щель ворот.
– Эй, туда нельзя!
Почти в то же мгновение за Чарльзом погнались трое других служащих вокзала. Они были старше его и явно не в лучшей физической форме; его же подгоняло отчаяние. От быстрого бега вскоре заболели легкие, а поезд уже выходил из-под навеса платформы.
Он видел край последнего вагона. И спрыгнул на рельсы.
Приземлился он неудачно. Раненая нога подвернулась, и он упал.
– Хватайте его! – закричал один из преследователей.
Задыхаясь и мучаясь от боли, он кое-как встал и побежал снова, так быстро, как никогда не бегал в жизни. Длинная борода развевалась на ветру. Он подумал о Бедовом. Если бы его любимый серый был сейчас здесь, он бы смог это сделать. У него бы хватило стойкости…
Эта мысль придала сил ему самому. Он уже был на расстоянии вытянутой руки от последнего вагона. Тянулся к поручням. Но промахнулся, едва не упал… поручни отдалились. Представляя себе лицо Августы, он вложил все силы в последний рывок.
Он ухватился за поручни перед дверью вагона обеими руками. Поезд потащил его, ноги Чарльза ударялись о землю. Он закинул их вперед, понимая, что иначе они могут попасть под колеса.
Одна нога соскользнула с металлической ступеньки. Чарльз едва не упал вниз. Руки горели от напряжения. Но он подтягивался…
Подтягивался…
Слабея и задыхаясь, он взобрался за заднюю площадку и тут же увидел, как дверь вагона открылась и появился широкоплечий кондуктор, преградивший ему дорогу. Кондуктор видел человека, бежавшего за поездом, и прекрасно понял его намерения.
– Пожалуйста, – выдохнул Чарльз, – впустите меня.
– Убирайтесь отсюда!
– Вы не понимаете. Это очень важно. Один из ваших пассажиров…
– Убирайтесь, или я вас сброшу! – заявил кондуктор, толкая Чарльза.
Чарльз пошатнулся, и одна его нога повисла в воздухе. Он яростно вцепился в поручни и только так смог не упасть.
– Прочь! – заорал кондуктор, снова пытаясь спихнуть Чарльза с площадки.
Но тут в его живот уперлось что-то твердое. Он посмотрел вниз – и увидел кольт, прижатый к его жилету.
– У вас десять секунд, чтобы остановить поезд.
– Но я не могу…
Чарльз взвел курок:
– Десять секунд.
В ответ на отчаянные взмахи флажков и тревожный свисток поезд затормозил и остановился.
Глава 146
Только вмешательство влиятельного генерала Дункана предотвратило немедленный арест Чарльза. В тот же вечер в половине одиннадцатого двое мужчин сидели в гостиной вновь открытого дома; лица у обоих были мрачными, словно они все еще продолжали воевать по разные стороны фронта. Ирландка с малышом поднялась наверх; Чарльз уже дважды приходил смотреть на ребенка, причем и во второй раз чувствовал не только растерянность, но и почти отвращение. После возвращения с вокзала генерал рассказал ему всю историю, но Чарльз никак не мог поверить в то, что случилось.
Вечер был душным, с северо-запада надвигалась гроза. Чарльз, в застегнутой на все пуговицы рубашке, неподвижно сидел в бархатном кресле, даже не притронувшись к стоявшему справа на маленьком столике виски. Его глаза, освещенные светом лампы, казались мертвыми. Он и не чувствовал ничего, кроме пустоты.
– Ну почему она мне не сказала? – внезапно наклонившись вперед, сказал он со злостью.