Любовь к камням

Немало времени уходит на то, чтобы ничего не найти. Коллекция фон Глётт напоминает мне нечто из народной сказки, кажется, я могу завтра выйти отсюда и обнаружить, что прошло столетие.

Здесь все не на месте. К вечеру я заново разложила залежи поделочных камней, светлого янтаря и необработанного агата. Но выдвижные ящики полны неожиданностей. В одном я нахожу нож для резки мяса с почти напрочь сточенным лезвием, превратившимся в стальную иглу. В другом — коробку из-под шахмат, полную нафталиновых шариков. В ящике с табличкой «Алмазы 6» натыкаюсь на запечатанную банку. В ней то, что алхимики именовали Древом Дианы: кристалл серебра, его крохотные веточки и шипы взвешены в жидкости, будто лабораторный зародыш. А на бумагах вновь и вновь повторяется выцветшая подпись сепией: «Р.Ф. фон Глётт».

Я ошиблась в нем. У него не было хорошего вкуса, были только деньги на покупку того, что нравится. А нравилось ему все без разбора. Характер его запечатлелся в окружающих меня камнях. Если какие-то камни и обладают ценностью, то лишь потому, что деньги идут к деньгам. Проходят часы, прежде чем я открываю, что здесь спрятаны подлинные драгоценности.

В секциях выдвижных ящиков с табличками «Смесь» я обнаруживаю кусок фиолетового коралла величиной с детский палец. Это балла, сферический алмаз, кристаллы его срослись так плотно, что не поддаются обработке. В среднем ящике стола рядом с американским револьвером лежат десять исламских рукописей, украшенных рисунками охрой и золотым бордюром. Я регистрирую их наряду со всем остальным, печатая на машинке. Не беру ничего, хотя одна только балла могла бы обеспечить меня деньгами для поисков на несколько лет. Сегодня я честная гранильщица, склонившаяся над своей лупой. От Евы фон Глётт мне нужны только сведения, не деньги. Я беру лишь то, что мне нужно. Вот что я себе говорю.

В четыре часа громко хлопает дверь. Я оборачиваюсь; старуха прислоняется к косяку, в руках у нее стаканы с коктейлем, из них выплескивается содержимое.

— Что обнаружили?

Она уже пьяна. Я кладу лупу и беру стаканы из ее липких пальцев.

— Спасибо. Ничего не нашла.

Отпиваю глоток. Старуха смотрит на меня хитровато и выжидающе.

— Это охлажденная «Маргарита».

— Я знаю. — Опускаю стакан. От нудной работы настроение у меня неважное. — Замечательный коктейль, фрау.

— В кухне есть еще. Я приготовила миксер…

— Фрау… Глётт…

— Ева.

— Ева. Мне нужно работать.

— Конечно, конечно, вы же ищете своих пропавших «Братьев». — Запрокинув голову, она весело смеется. — С вами я чувствую себя молодой, Кэтрин Стерн. Должна поблагодарить вас. Вы на удивление старая.

Я непонимающе качаю головой. Она громко говорит:

— Ну вот что! Предлагаю вам еще одну сделку. Выпейте со мной, и я произнесу тост.

Отдаю ей один стакан. Она держит его так, будто сушит ногти. В компанейском настроении Глётт не похожа на отшельницу, предающуюся грустным размышлениям о старой музыке и философии жемчужин. Она произносит:

— За ваших «Трех братьев»! Чтобы вы их нашли.

— Чтобы я их нашла.

— Cam cam'a deil, can can'a.

Пытаюсь повторить ее слова, но неудачно. Обе смеемся.

— Что это означает?

Она хмурится и ударяет своими стаканом о мой, словно молотком. Он остается цел.

— Не стакан к стакану, а душа к душе. — Потом улыбается. — Увидимся за ужином.

— Может быть.

— Определенно может!

Глётт уходит. Прислушиваюсь к ее шагам на лестнице. Она не падает. Если б упала, я оказалась бы неважной помощницей. Возвращаюсь к своей работе.

Когда начинает смеркаться, я закругляюсь. Могла бы работать еще, но камни требуют дневного света. Ничего хотя бы отдаленно похожего на отчет я не написала. Но Глётт меня не уволит. Какое бы положение она ни занимала, кем бы ни считала меня, мы не хозяйка и работница.

У двери оглядываюсь на комнату, где время будто бы застыло. Настольные лампы сгибаются в полумраке, словно спящие животные. Когда иду обратно по коридорам, в доме не раздается ни звука. Где-то распахнуто окно, сквозь него доносится городской шум. Подойдя к нему, я останавливаюсь и выглядываю.

Вечером города более похожи один на другой и более красивы. Могут еще казаться менее опасными, хоть это обманчиво. Воздух более свеж. Все пахнущее пахнет слабее. Вечерний свет мягче, приятнее. Диярбакыр в темноте — это кварталы, построенные в шестидесятых годах, неоновые фонари, желтые такси. Люди в вечерних нарядах, женщины в золотых украшениях. Вижу гуляющих под ручку мужчин. Кажется, прошло уже много времени с тех пор, как я видела таких оживленных людей. Можно представить себе, что это Рио-де-Жанейро, или Бангкок, или Стамбул. Любой город.

Путь обратно в мою комнату долог. Я дважды сворачиваю не туда. В доме фон Глётт такая запутанность, что мне вспоминаются рисунки Эшера, на которых нарушены все законы. Акведуки, где вода течет в обратную сторону. Лестницы, кончающиеся у своего начала.