Любовь к литературе

Бывало, проходишь с ним день по лесам и так захочется сделать ему что-нибудь хорошее. «Андрей Николаевич! Дайте я почищу ваше ружье». Ружье у него содержалось в отменном порядке, как все другое в его обиходе. Стрелял он из него редко, на моей памяти нет ни одного случая, чтобы этот страстно влюбленный в охоту человек попал во что-нибудь бегущее или летящее. Его любовь была платонической. Он давал мне почистить ружье и поглядывал на меня ласково, как на сына. И так хорошо становилось, хоть попросись к нему в сыновья. Иметь бы такого отца, и самому можно бы стать Геологом, путешественником, все умеющим, ничего не боящимся, никогда не лгущим...

Размечтавшись, я напоминал себе: «Если бы Геолог был моим отцом, то и меня бы не было, кто-то другой жил бы, не я...» А это уже слишком... Хотелось быть тем, кем я вышел, у моих папы с мамой.

Однажды я просидел целую ночь, в декабрьскую вьюгу, на крылечке избы, в деревне Сустьяконец под Любанью. Время было глухое, вскоре после войны, деревня чуть теплилась, еле дышала. За околицей простирались леса, на сотни километров бездорожные, нехоженые, изреженные войной, одичалые. Из лесов по ночам выходили на жилой деревенский дух волки. Всех собак в деревне Сустьяконец они уже попридавили и скотину не помиловали. В хлеву той избы, где мы стали на постой — ватага охотников, — повизгивал подсвинок. Хозяева нас заверяли, что волки будут, этой же ночью. Просили волков наказать. Я вызвался первым, чтобы понравиться Геологу. Он дал мне свое ружье, с картечью в обоих стволах...

Сидеть в непроглядной темени, на вьюге было студено и страшно. Волки то и дело являлись моему воображению, сверкали глазами, выли...

Геологу жалко было меня, я видел, но он вложил мне в руки ружье. Я думаю, он не спал в эту ночь, как и я, но ни разу не вышел проведать меня, ободрить, сменить на посту. Он меня исподволь воспитывал, как сына, давал наглядный урок на тему: волков бояться — в лес не ходить.

Когда я стал взрослым, однажды Геолог позвал меня, по весне, на глухариный ток. Сам он вышел на пенсию, купил дом в лесном поселке, на берегу лесного же озера, завел лодку и пса. Я приехал к нему. За те годы, что мы не видались, он ссутулился, но оставался кряжистым, крепким. Старость посеребрила его. Собака у него была хорошо выученная, послушная, ласковая. Жена его отнеслась ко мне по-родственному, хотя сразу же разграничила сферы: не к «нам» гость приехал, а к нему, к Андрюше. Андрюша попыхивал трубочкой-носогрейкой. В глазах у него появилось что-то ловящее, напряженное. Должно быть, его постигла тугоухость, как многих в его возрасте. Но я и не приметил вначале. Мне еще оставалась до старости целая жизнь...

Вечером мы пошли на ток с таким расчетом, чтобы засветло добраться до места. Геолог сказал, что ток небольшенький и кучный. Сидеть на подслухе особой надобности нет. Если его не разбили, не распугали... Поели на дорожку и двинулись: полями, логами, сырыми ельниками, опушившимися ивняками, ольшаниками, мимо соком налитых берез, под живицей напитанными соснами. Идучи, мы больше помалкивали. Дорога на токовище — такое дело: держи язык за зубами, смотри в оба, внимай, вбирай в себя всякую малость. То чибис простонет, поплачет над тобою, то рябчик тебе посвищет, то кроншнеп ясно-звонко протрубит, то бекас поблеет, то спугнутая утка истошно покрячет, то чирки пронесутся над головой, то тетерев забормочет, приняв вечернюю зорю за утреннюю, то закурлыкают журавли, по-тележному проскрипят в небе гуси, сыграют свои позывные лебеди, попробуют голоса дрозды. И вешние воды журчат, и лягушки накручивают шарманки...

Идти было сносно, сухой ногой. Геолог предупреждал: на этом току, на доступном, куда мы идем, он нынче не был. Есть еще один ток, в семнадцати километрах (этот в шести), им найденный; туда никто не ходил: надо перебредать три ручья, разлившиеся в реки, лес там глухой, в лесу еще снег. Идти туда — на несколько дней. Но зато уж наверняка... «Если бы у тебя было время...» Времени у меня не было. Я отвечал, что мне глухаря и не надо. Мне бы только повстречаться с весной, пробыть ночь в лесу, посидеть у костра...

Я высказывал Геологу мои, в общем, вполне искренние доводы, он внимательно слушал и ничего не отвечал. Глаза у него малость слезились, как на ветру.

Ночь выдалась теплая. Табор мы заделали по науке. Попили чаю. Я лег на хвою по одну сторону костра, Геолог напротив меня. Спать я не спал, а так... лезла в голову всякая всячина. Я уже не примеривался в сыновья к прикорнувшему вон там, за костром, старику, сам стал отцом. Геолог, я видел, тоже не спит. О чем-то думал. Зачем-то нужно ему было побыть со мною вот в эту весеннюю ночь. Наверно, последнюю нашу ночь... Он встал, перевернул головни в костре, разгреб жар, так чтобы грело меня. Прилег, снова встал — беспокойная старость... Ушел с топором в чапыгу, срубил сухую лесину, принес ее. Господи, для чего же? Как для чего, для меня...

Он, должно быть, устал. Закашлялся безысходно, старый курильщик. Пососал трубочку. Лег, положил голову на принесенную чурку...