Любовь к наследству прилагается

Люба возвращается домой под вечер и мы делаем вид словно прошлой ночью ничего не случилось. Сыпем друг в друга колкими шуточками, ужинаем, смотрим телевизор, разговариваем о делах компании, а потоми расходимся по разным комнатам и долго не можем уснуть. Люба приходит снова. И снова жаркое молчаливое безумие, о котором ни один из нас не вспоминает на утро.

Так проходит неделя, а потом в какой-то день Люба не возвращается домой ни в семь, ни в восемь. Я начинаю злиться, набираю ее номер, а после пяти звонков, на смену злости приходит волнение.

Левандовская возвращается в десять, когда я уже мысленно схоронил ее рядом с могилкой деда, а потом убил собственноручно в случаи, если она нежится в объятиях очередного Макса.

Она выглядит бледной и уставшей, не разуваясь направляется к холодильнику и достает бутылку коньяка. Делает глоток прямо из горла, а потом надрывно кашляет и выплевывает весь алкоголь в раковину.

— Кто-то еще умер? — усмехаюсь я, хотя на душе становится как-то неспокойно от такого поведения Любы.

— Хуже. Меня сегодня, можно сказать, похитили.

— Что? — хмурюсь я и даже не замечаю с какой силой сжимаю в руках деревянную лопатку ля блинчиков.

— Я была на парковке, — я наблюдаю за тем как дрожащими руками Люба снимает с ног туфли на высоком каблуке и присаживается на стул. — Меня схватили прямо у машины и затолкали в черный фургон. Это были люди Мамаева.

— Чего они хотели? — я не раз слышал эту фамилию от деда, но никогда не предавал серьезное значение их соперничеству и затаенной войне.

— Чтобы мы отменили заявку на участие в тендере и Контрольный пакет акций «СтальПрома».

— А больше Мамаев ничего не хочет? — рыкнул я и начал расхаживать на костылях взад-вперед по кухне.

— Он знает откуда-то о смерти Федора Александровича, — смотрит на меня укоризненным взглядом и поджимает губы.

— Я никому не говорил. Ладно, говорил. Но мой друг точно не мог разболтать кому-либо об этом.

Пожалуй, хватит валять дурака и отсиживаться у Левандовской. Пора действовать. Пока я тут занимаюсь херней, готовлю ужины и почесываю за ушком у котов, кто-то пытается отжать нашу кампанию.

И это не Люба. С ней то все гораздо проще, потому что вряд ли она пойдет на угрозы, а юридически у нее нет никаких оснований лишать меня наследства. Я перевожу взгляд на девушку и борюсь с желанием броситься к ней, обнять и успокоить. Она явно напугана и в растерянности.

— Они…они ничего тебе не сделали?

— Кроме того что мне на голову одели мешок, потом привезли в какой-то лес, тыкали в спину пистолетами, а еще облапали с ног до головы и запугали до чертиков — нет, ничего не сделали! — зло бросает она, резко поднимается со стула и идет в сторону ванной. — Но спасибо что поинтересовался моим самочувствием.

— Проклятье! — со всей силы отбрасываю в сторону костыль, а потом прыгаю вслед за Любой.

Дверь в ванную закрыта на защелку и мне не остается ничего другого, как усесться в кресло в гостиной и ждать когда Люба вернется. Ее нет около часа и я уже всерьез волнуюсь за нее.

Люба входит в комнату в одном халатике. Тонкий шелк облепил ее влажное тело так, что можно было разглядеть четко проступившие вставшие соски под тканью. Я сглотнул подступивший к горлу ком, но как бы не пытался, а оторвать взгляд от девушки не мог. Черт, нужно срочно позвонить кому-то из своих любовниц, а то совсем за эти несколько недель одичал. При одном виде на Любу в штанах тут же становится тесно и раньше я за собой не замечал такой особенности.

Она молча раскладывает диван, достает из шкафа постельное белье, а потом все так же игнорируя мое присутствие щелкает выключателем и комната погружается во тьму.

Какое-то время и сижу в кресле, думаю о том как круто изменилась моя жизнь, а еще что с удовольствием продал бы пакет акций этому Мамаеву, а сам переехал жить в Италию и открыл еще парочку ресторанов. Возможно, даже стал бы за плиту одного из них. Потом мои мысли вертятся вокруг Любы. Она-то вряд ли согласится продать завод, да и по завещанию не получится провернуть такую схему.

Я прислушиваюсь к тишине, улавливая громкое дыхание девушки и шорох одеяла. Нахожу возле себя костыли и приближаюсь к дивану. Стягиваю одежду, забираюсь к ней и притягиваю к себе.

— Сегодня мы будем спать раздельно. Я даже уступаю тебе кровать.

— Развод и раздел имущества? Не переживай, я завтра утром и сам уберусь из твоей квартиры.

Чувствую как Люба напряглась в моих руках, а ее сердце под моей ладонью забилось чаще. Неужели хочет чтобы я задержался еще на пару дней?

— Давно пора было это сделать, — ее голос звучит глухо и по интонации можно даже не сомневаться, что говорит она это неискренне.

— Не ври что не будешь скучать за королевскими ужинами и моим членом.

— Пф-ф-ф, ты слишком высокого о себе мнения. Еда из ресторана ничем не хуже твоей, а еще ты забываешь, что главное не размер, а умение им пользоваться.

— Ну, судя по тому сколько раз за ночь ты содрогалась от оргазма, пользоваться тем, чем наградила меня природа я умею отменно.