Любовь к трем цукербринам

Она стала... Я даже не знал, как это назвать.

Великим космическим существом. Ангелом.

Любая моя попытка подобрать подходящий

термин будет неадекватна — речь вовсе не идет

о чем-то помпезном и возвышенном. Она не

поднялась в космической иерархии (не уверен,

что такая вообще есть), а так и осталась свобод-

ным «экспедитором». Она очень поумнела и

повзрослела — не в нашем мрачном смысле, ко-

нечно. Но узнать ее было можно.

Я говорил про области мира, скрытые от мо-

его взора, и это была одна из них: я никогда не

сумел бы различить исчезающе далекого изме-

рения, если бы не видел сегодняшнюю Надю —

его источник и ведущую туда нить.

Ее мир был устроен не так, как наш. В нем

сосуществовало много разных пространств, и

законы космоса были совсем другими. Путеше-

ствовать по нему не составляло труда. Это

счастливое измерение походило не на Остров

Обезьян, а на ту землю, откуда к нему приплыл

потерпевший крушение корабль. Но туда из на-

шего мира все еще ходили редкие поезда судь-

бы — и одним из них была сама Надя.

Самое интересное, что у нее тоже осталось ее

прежнее имя. Но если у Кеши сохранился лишь

его звук, то у Нади — только смысл. Ее опять

звали «Надежда». У ее имени не было никакой

звуковой основы, поэтому я буду называть ее

Spero — от латинского глагола «надеяться» (это

слово в шутку использовала она сама).

В ее вселенной не было планет и звезд, от-

деленных друг от друга огромными расстояния-

ми — во всяком случае, в нашем смысле. Наша

«пустота», по которой свет должен подолгу до-

бираться от одного заледеневшего полустанка

до другого — это ведь не какая-то самостоятель-

ная сущность, а просто закрытый на нашем

пути шлагбаум, запрет на быстрое перемещение

из пункта «А» в пункт «Б». Наш физический

космос похож на ссылку. А ее далекое измере-

ние представлялось мне как бы бесконечным

количеством слоев бытия, перемещаться между

которыми можно было так же просто, как пере-

ключать программы в телевизоре. Простран-

ства и материи в нашем смысле там не суще-

ствовало. Вернее, там была форма, и она могла

быть любой. Понятнее объяснить я не могу.

Но я слишком увлекся историей Нади, а

сперва мне надо разобраться с прочими нитями

моего повествования. Осталось рассказать со-

всем чуть-чуть: о последних днях перед взры-

вом — и о том, что случилось потом.

ПРОЩАЙ, «КОНТРА»

Мое служебное зрение могло увидеть мура-

вья на другом конце земли — и догадаться, куда

он поползет. Но я не способен был предотвра-

тить нападение Птиц даже тогда, когда оно го-

товилось под самым моим носом. Прежде, од-

нако, я всегда ощущал перед ним смутную

тревогу, своего рода необъяснимую депрессию,

которая делала меня вдвойне осторожным — и

несколько раз спасала мне жизнь. Но это чув-

ство, увы, не помогло мне перед взрывом.

Возможно, дело было в том, что тоску и де-

прессию в те дни излучала вся «Contra.ru» — и с

такой интенсивностью, что на этом фоне я мог

просто не заметить своей сигнальной реакции.

Над офисом, где трудились Кеша и Надя,

нависли тучи. Они сгущались уже давно — если

бы не взрыв, «Контра» все равно закрылась бы

через пару месяцев. Причину понимал даже я,

человек очень далекий от информационного

бизнеса.

Мир стал холодным и враждебным к бедной

«Контре». Поступления от рекламы падали. Троц-

кисты-собственники резали финансирование,

требовали сокращений — и, хоть и не душили

свободное слово открыто, не хотели проблем ни

с богом, ни с кесарем. Краудфандинга не хвата-

ло даже на дауншифтинг. В итоге «Contra» про-

села ниже собственной ватерлинии: хрупкий

баланс между четвертьокупаемостью и полувли-

ятельностью нарушился самым неблагоприят-

ным образом.

Коротко и точно итог этого финансово-эк-

зистенциального тупика был выражен в руко-

писном плакате, несколько дней провисевшем

на стене офиса:

БУДЬТЕ РЕАЛИСТАМИ - ИДИТЕ ***!¹

Плакатик разместили между трехглавой со-

бакой с красными глазами и знаменитой фото-

графией Мэрилин Монро с раздутым ветром

платьем. Когда надпись попадалась на глаза

экспедитору Наде, она каждый раз думала, что

было бы хорошо закрыть ее каким-нибудь вы-

соким цветком, но горшок в этом месте поста-

вить не дадут.

Кеша, глядя на формулу жизни и судьбы,

обычно несколько секунд грустил от ее безыс-

ходной точности, а потом его взгляд переползал

на фотографию Мэрилин, и он в очередной раз

испытывал недоумение от мысли, что кто-то

мог с удовольствием трахать эту толстую дуру.

Затем он обычно поворачивался к монитору —

и, убедившись, что за спиной никого нет, при-

нимался подкармливать своих цукербринов.

Хорошее и точное слово «подкармливать» — не

от «кормить», конечно, а от «карма».

Неприличный плакатик сняла администра-

ция. Вскоре на его месте появилось извещение

о вечере Гугина — с фотографией «бегемота апо-

калипсиса» и словами:

? ГОЛЕМ ИЛЕЛЕЕМ!

Я заметил, кстати — произнеся это странное

словосочетание один только раз, потом бывает

трудно выковырять его из головы. Мало того,

оно постоянно норовит само себя произнести —

словно самый настоящий маленький голем, на-

хально захвативший артикуляционные центры.

Гугин, что бы про него ни говорили, был та-

лантливым заклинателем.

После явления голема ожидался круглый стол