Кеше тоже хотелось спать. Но хитрить се-
годня предстояло и во сне — он помнил, что для
должного тумана в метадате ему следует загля-
нуть в фазу LUCID.
ФАЗА «LUCID»
На этот раз Кеша не сорвался прежде време-
ни, а дрых ровно столько, сколько положено
социально ответственному гражданину — до
конца фазы REM 1. Он честно отсмотрел новую
серию «Революции», где швырял выворочен-
ные из мостовой булыжники в полицейскую
фалангу, выставившую щиты с вензелем дикта-
тора. Даже сорвал ноготь (такое могло случить-
ся только во сне).
Похоже, для нештатного пробуждения не хва-
тило той праздности, которая позволяла ненадол-
го утратить интерес к борьбе — и вспомнить, что
перед ним просто сериал. В этот раз все было все-
рьез — слезоточивый газ больно щипал носоглот-
ку, и стоило на несколько секунд прекратить ре-
волюционную деятельность, как руки и ноги
начинали коченеть от промозглого холода. «По
просьбам зрителей» новый сезон восстания пере-
несли на север. Кеша предполагал, что просьбы
тут ни при чем — видимо, проблема с досрочным
пробуждением была раньше не у него одного.
А чем жестче скрипт, тем сложнее проснуться.
Оранжевая звезда фазы LUCID загорелась
прямо впереди — и мягко вывела Кешу в осоз-
нанный сон. Визит в пространство коллектив-
ных снов должен был укрепить его союз с чело-
вечеством — и отразить это в метадате. Но Кеша
чувствовал легкую нервозность даже во сне. Он
называл такое чувство «синдромом паршивой
овцы».
Отмерцав, оранжевый луч погас. Прошли
положенные три секунды задержки, и тьма пе-
ред Кешиными глазами разъехалась, как распо-
ротый бритвой занавес.
Он стоял между двумя висящими во тьме
огромными зеркалами, отражающими друг дру-
га. Эти же зеркала были источником слабого
желтого света.
Так выглядела контрольная рамка, которая
и заставляла Кешу нервничать. Переборов страх,
Кеша заглянул в бесконечный зеркальный ко-
ридор. И увидел себя.
Он выглядел на свои двадцать семь — даже
лысина в нимбе мелких светлых кудряшек была
тщательно перенесена сюда из реальности
(в которой, впрочем, самих кудряшек не было,
а была лишь лысина — и короткая щетинка во-
круг). На нем был дефолтный выходной на-
ряд — красная хламида в желтых серпах и моло-
тах, последний оплот непопулярной русской
идентичности и дополнительная гарантия, что
праздное человечество оставит его в покое.
Бесконечная шеренга таких же красных,
серпасто-молоткастых лысеющих блондинов
уходила в зеркала в обе стороны. Очередь за
бесконечностью, как сострил какой-то поэт.
Вот из-за этого зеркального тамбура Кеша и
не любил прогулок в пространстве LUCID. Он
понимал, что он вызовет больше подозрений,
если не будет сюда ходить — но ему казалось, что
рамка способна мистическим рентгеном просве-
тить его ум и понять про него все-все до конца.
Поэтому он маскировался предельно хитро.
Во сне Кеша мог сделаться кем угодно. Но он
всегда выходил в фазу LUCID в стандарте raw —
то есть так, как выглядело бы его физическое
тело на самом деле. Это было умнее всего: все
расшэренные личные выборы хранились в си-
стеме вечно, и аналитики из Комитета по Охра-
не Символического Детства смогли бы при же-
лании узнать о нем очень много по мелочам,
которым он даже не придал бы значения сам.
Впрочем, Кеша знал, что его страх на девя-
носто девять процентов беспочвен. Зеркальная
рамка нужна была для защиты от террористов
вроде Вату Караева. Но проходить сквозь нее
лишний раз не хотелось все равно. Каждый раз,
когда зеркала наконец растворялись в пустоте,
Кеша облегченно вздыхал.
Вот как сейчас.
Огромный круг площади Несогласия, поя-
вившийся перед ним, был заполнен людьми.
Площадь походила на пологий амфитеатр, спу-
скающийся к памятнику-трансформеру, паря-
щему в ее центре — прямо над Колодцем Исти-
ны. Настоящую площадь такой формы и размера,
понятно, затопило бы при первом дожде — но во
сне подобных проблем не возникало.
Сегодня памятник над Колодцем Истины
изображал длинноволосого юношу (или девуш-
ку, силуэт был унисексуален) в бронзовой туни-
ке, с чем-то вроде тревожно мерцающей лампы в
высоко поднятой руке. Кеша нахмурился, пыта-
ясь вспомнить, кто это такой/такая — и тут же
увидел пояснительную табличку с текстом, воз-
никшую в пустоте прямо на линии его взгляда.
Это был легендарный герой русской древно-
сти — первый славянский транссексуал Данко,
поднявший над головой свой «вырванный с
корнем сексизм, разрывающий тьму патриар-
хальной ночи таинственным розовым светом
осциллирующей половой идентичности».
Информация, конечно, могла быть индуци-
рована в Кешин ум напрямую, но табличка да-
вала выбор — читать или нет. На ней было мно-
го-много букв, и каждое движение глаз множило
их число: при желании Кеша мог погрузиться в
историю вопроса и узнать, что это за патриар-
хальная ночь и как она связана с осенью патри-
арха, про которую он где-то недавно слышал, и
зачем вообще сексизм надо было вырывать с
корнем, если можно просто отрезать под нарко-
зом. Но он отпихнул табличку брезгливым дви-
жением века, и она растаяла в пустоте.
Статуя Данко, вероятно, выглядела так толь-
ко для зрителей с русской локализацией, и не-
возможно было узнать, что видят на ее месте