Любовь как сладкий полусон

– Так…Разная дребедень. Вот тут, в записной книжке, – постучал юноша указательным пальцем по нагрудному карману курточки.

– Не позволишь взглянуть? – располагающе улыбнулась девушка.

– Шутишь? – подозрительно спросил Кондрашов.

– Я серьёзно, – «погасила» улыбку Стелла. – Ты, Юра, даровитый. Тебе надо учиться.

– Я же поступал на журфак, – ввёл её в курс событий недавнего прошлого паренёк. – По конкурсу не прошёл: балла не хватило. А в десятом классе от нечего делать заметки в местную газету тискал. Районка их публиковала.

– Так, давай, и я выступлю благожелательным критиком, – попросила Кораблёва, подражательно постучав указательным пальцем по нагрудному карману курточки юноши, в котором лежал заветный блокнотик.

– Между нами? – краснея от волнения, условился Кондрашов, расстёгивая клапан кармана.

– Конечно, между нами. Я тебя, Юрочка, не подведу, – успокоила его студентка, принимая книжечку. – И вообще, ты заглядывай к нам в хижину дяди Толи, а то мы с Маришей иногда откровенно скучаем.

На столь мажорной ноте можно было бы и завершить главу, если бы не одно «но»…Утром следующих суток от убитого горем Лукина артистическая фракция узнала, что пока деревенская богема отмечала успех в кабинете худрука, какой-то несознательный элемент «скоммуниз…»…кгм… украл-таки со сцены декорацию. Замараевка, однако…

Глава четвёртая

1

Известный мыслитель Блаженный Августин семнадцать веков назад весьма тонко подметил одну из особенностей человеческого сознания, выразив её приблизительно следующим образом: «Когда меня не спрашивают «Что это такое?» – я знаю, что это такое. Однако, когда меня спрашивают «Что это такое?» – я не знаю, что это такое». И мысля уже более конкретно, он восклицал: «Я знаю, что такое время, когда не думаю о нём. И я совершенно не понимаю, что такое время, когда начинаю о нём думать».

Действительно, любой из нас «схватывает» что такое, например, молодость. Так сказать, на чувственном уровне, на уровне здравого смысла. Но лишь до тех пор, пока кто-либо не попросит дать определение данному явлению. Ибо после того возникнут непредвиденные затруднения. «Спрашиваете, что есть молодость? – пренебрежительно и с французским прононсом фыркнете вы. – Ну, это же элементагно, могодой чемодан! Могодость – это…Как его…Ну, когда…В общем, такое…Как бы попроще выразиться…Короче говоря…И чего вы ко мне пристали с идиотскими задачками?! Лучше не злите! Дураку, и то ясно, что такое молодость!…Ишь, молодость ему подавай…»

Юрий Кондрашов не испытал, что такое абстинентный синдром. Он, слава спорту! не постиг его ни как обыденную данность, ни как научную дефиницию. Так, заочное восприятие чего-то очень смутного со слов других. И очень хорошо, что не познал, ибо болезненная зависимость человеческого организма от алкоголя – не самое великое достижение цивилизации. Зато, что есть жёсткое похмелье, было достоверно известно горькому замараевскому пьянчужке Самоше или Забулдону, как обзывали его селяне.

Самоша день-деньской проводил у дверей магазина, пребывая в состоянии подпития или же содрогаясь от похмельного озноба. Такого рода лихорадку Кропотов, в зависимости от степени ломки, метко именовал то «колотун», то «сушняк», то «кондратий».

Вышеупомянутый Забулдон при себе неизменно имел большой мешок, который он заполнял тарой из-под спиртного, добытой в таких же грязных закоулках, что и сам пропойца. И предрассветное звяканье тяжёлых запоров на дверях торгового заведения, отпираемых матерью Нины Самохиной, для алкоголика представлялось столь же значимым, что и звон церковных колоколов для религиозного фанатика, жаждущего пищи духовной в преддверии заутрени. Сдавая по дешёвке продавщице бутылки или лом пивных банок, Самоша молил её: «Шибче, Властилина, ой, шибче принимай! Мне жабу треба залить! Жабу залить! Горит она!» И в подтверждение он широко разевал иссохший рот, из которого валили смрад и зловоние. Такое состояние всё тот же Кропотов характеризовал как «особо тяжёлый отходняк».

И пусть Юрий Кондрашов придерживался железного спортивного режима, он также не избежал иного серьёзнейшего заболевания и испытывал даже более сильное влечение, нежели патологическая тяга к водке у Забулдона. Впрочем, многие симптомы у них совпадали.

Так, когда в будний день мама будила нашего главного героя на работу, тот, толком не успев проснуться, своей мужской утробой уже испытывал дикую и неутолённую чувственную жажду, превосходившую Самошин «сушняк». Его терзал специфический голод, заглушавший рычание прожорливых желудков Гаргантюа и Пантагрюэля. Тех самых Гарагантюа и Пантагрюэля, коих воспел Рабле, выспренно называя величайшими из чревоугодников, а Кропотов, узнав о них от друга, тотчас окрестил французских обжор «проглотами обыкновенными».