Любовь как сладкий полусон

Между тем, кондрашовские ненасытность и жажда имели особую природу и проистекали из его органической потребности видеть, слышать, разговаривать, обонять, созерцать, ощущать и воспринимать любым иным способом предмет идолопоклонения – Стеллу, исключительно Стеллу и ещё раз Стеллу. Юрий быстро уловил, что чем интенсивнее он общается с девушкой в течение дня, тем менее непереносимыми становятся терзания от разлуки до новой встречи.

В связи с этим всякий незначительный повод он подсознательно обращал к тому, чтобы очутиться возле неё. И потому бесхитростный замараевский тракторист, воспользовавшись приглашением студентки, все вечера коротал в «хижине дяди Толи». Он колол дрова, разводил огонь в печи, утыкал ватой окна заветной избушки, чтобы через них не выдувало тепло, а мороз не брал милую его сердцу девушку. И пирожки и шанежки с пылу с жару, которые знатно выпекала его мама, он, стремглав гарцуя молодым жеребёнком, тащил в уютный домишко на краю села. Там он с практикантками и с Виктором с аппетитом их уплетал либо под записи, звучавшие из кропотовского магнитофона, либо под типично молодёжный, беспечный и беззаботный «трёп» о всяких никчёмных, но для них таких значимых мелочах. Сверх того Кондрашов взял за правило вьюжными утрами торить на тракторе двухколейную дорогу от хижины дяди Толи к большаку, чтобы по ней удобнее шагалось Стелле.

Мгновения пребывания с девушкой или близ неё насыщали его своеобразным живительным нектаром. Он благодарно внимал тонкому, как звучание серебряной струны, голосу Стеллы. Он упивался её смехом, чистым и прозрачным, точно горный хрусталь. Он, хмелея, напитывался флюидами непревзойдённого мягкого обаяния любимой. Он жадно впитывал естественные ароматы афродизиаков и феромонов, излучаемых её субстанцией. И пил, пил, пил благодатный, благородный и метафизический эфир её красоты.

И напоённый естеством Стеллы, Юрий, слегка умиротворённый и оглушённый, брёл на сон грядущий, не разбирая дороги, к родному очагу. Почерпнутого запаса жизненно важной энергии оказывалось достаточным для того, чтобы безмятежно забыться в сонном эротическом тумане. Но спозаранку всё повторялось сызнова: оголодавшая и ненасытная, ужасней прорвы саранчи, его пробуждающаяся и набирающая природную силу мужская самость, вновь порывалась и желала того же эмоционального и чувственного пиршества, что и накануне, что и позавчера, что и незадолго до того…

Так Кондрашов и жил наивным зелёным кузнечиком от одного восхода Солнышка, в лице небезызвестного прелестного создания, до другого, не ведая того, что однажды Его Звезда может и не появиться на мглистом замараевском небосклоне…

2

В среду Федя-третий загрузил Кондрашова «под завязку». В нарушение трудового законодательства он заставил несовершеннолетнего тракториста допоздна вывозить солому с полей, чтобы полностью закончить транспортировку грубых кормов до Нового года. Впрочем, молодой механизатор не особо строптивился, так как в тот день репетиции не было, зато на четверг завгар предоставил Юрию отгул.

Не мудрено, что Кондрашов, лишённый общения со Стеллой на целые сутки, в четверг даже не дождался наступления обеденного перерыва. Едва стало светать, как он, по едкому выражению Марины Шутовой, «нарисовался» в конторе. Во всяком разе, когда Юрий, не увидев в бухгалтерии Кораблёвой, вызвал в коридор её подружку, та именно так и выразилась.

– Нарисовался? – весьма недружелюбно осведомилась она у него.

– В смысле? – насупился посетитель. – Я не нарисовался, а пришёл. А где Стелла?

– А то ты не знаешь, где, – всё в том же немотивированно неприветливом тоне продолжала Шутова. – Постельный режим у неё.

– А что такое? – встревожился парень.

– А то ты не знаешь, что такое, – желчно хохотнув, гнула свою необъяснимую линию практикантка.

– Слушай, Марина, – разозлился Кондрашов. – По-моему, я ничего плохого не делал. Чего ж ты…выгибаешься передо мной?…Ладно об этом. Скажи без закидонов: что случилось?

– Без закидонов…Обидели его, – заворчала студентка. – Ты что, в самом деле, не знаешь?

– Хочешь, щас вдребезги башкой о стенку треснусь? – своеобразно поклялся Юрий. – Я же вчера до ночи на вывозке был. Да говори ты, не томи…, – заволновался он.

– Заболела она.

– Заболела! Простыла? Ангина? Грипп? – всерьёз занервничал молодой механизатор, забрасывая Шутову вопросами.

– Если бы, – вздохнула та, поверив, наконец, в неосведомлённость юноши. – Тебе разве Виктор не звонил?

– Да нет же! – в нетерпении притопнув, вскричал молодой механизатор. – А-а-а! – внезапно осенило его. – Так Кропот же с Бурдиным в самую рань в Среднегорск укатили. И Витька, наверное, накануне пораньше завалился спать.