Любовь как сладкий полусон

Стелла сделала вид, что не поняла поправки или пропустила её мимо ушей. Она поглощала вино не спеша, мелкими глотками, посмеиваясь над компаньоном по сегодняшнему предприятию, и вела себя всё более раскованно. Её же визави, напротив, закрепощался. Он не знал, как себя держать: поди, угадай, женские капризы, если ты не Казанова и не Дон Жуан, не Вольф Мессинг и не Дэвид Копперфильд.

– Юрочка! – внезапно прошептала Кораблёва, обведя избушку шалым таинственным взором. – Тебя не охватывают предчувствия, что вместе с нами здесь незримо присутствуют души тех цыган?…Азы и Ноно? Ведь мы же в долине любви. Да и эта лачуга такая древняя.

– Охватывают! – принимая эстафету, подхватил её фантазию тот. – Я уже чу-у-ую, – завыл он не то на манер шаманского заклинания, не то злобного зимнего ветра в печной трубе. – Я чую-у-у, что дух Ноно вселился в меня!

– А в меня – мятежный призрак Азы! Я – Аза, ха-ха-ха! – захохотала с жуткими обертонами Стелла, сверкая в полутьме очами, подобно одичавшей кошке.

Она вскочила с лежанки и под собственный ритмичный напев принялась «откалывать» коленца из забытых танцев наших предков. В полумраке хижины отсветы пламени, пробивавшиеся сквозь щели затворки печи, причудливо отбрасывали на стены и потолок собственные блики, а также мятущиеся тени «реинкарнированой Азы». И в этой мизансцене Стелла и в самом деле была похожа на прехорошенькую молоденькую ведьму, внушавшую разом и мистический ужас, и чувственную страсть.

– Аза! Ноно с тобой! Йо-хо-хо! – со зловещим стенанием вступил в действо и Юрий, которого даже просквозило дьявольским морозцем сверху донизу.

Он выстукивал ритм поленьями, отчаянно шлёпал босыми ногами по земляному полу, отбивая чечётку и по-цыгански встряхивая плечами. Так они лихо наяривали на протяжении нескольких минут непонятную варварскую смесь из языческой пляски, кельтской джиги и падучей Святого Витта, пока Стелла не свалилась в приступе смеха на топчан.

– Ой, держите меня!…Сейчас, наверное, рожу кого-нибудь!…Ой, умора! – заливалась она. – Ну и рыбалка у нас…Увидел бы кто со стороны таких рыбаков!

– И не двое, а четверо, – в унисон ей скоморошничал Кондрашов, вытирая пот на лбу и присаживаясь рядышком с фантазёркой. – В нас же вселились Аза и Ноно!

Хмельной запал оставил шалунью столь же скоро, что и языки пламени, угасшие в печурке. Она смежила веки и сказала:

– Как голова кружится! Можно, я немножко посплю?

– Конечно-конечно, – освобождая место на лежанке, подвинулся юноша к самой стене.

– Юрочка, я тебе доверяю, – почти по-младенчески проронила Стелла, пристраиваясь поудобнее и укладывая голову ему на колени.

– Спи, Ёлочка моя, – вдруг вырвалось полушёпотом у Кондрашова.

Девушка в ответ из последних сил признательно провела пальцами по его кисти. И сей лаконичный диалог значил нечто большее, чем поцелуй для иных возлюбленных.

Сон моментально овладел проказницей. Кондрашов же

затвердел сильнее кончиков ногтей. Снаружи он зачугунел сфинксом, охраняющим покой Нефертити, в то время как внутри в нём всё бурлило. Трёхголовым змеем на него нагрянули Искушение, Желание и Соблазн, раздиравшие его сознание и вожделенно сулившие немыслимые, нечеловеческие наслаждения. И юноша трижды склонялся над зачарованной красавицей, покушаясь на то, чтобы воровски похитить сказочное лобзание с её губ… Но всякий раз в его мозг властно вторгались недремлющие воспоминания о проступке в другой избушке.

Одолеваемый сомнениями и противоречивыми побуждениями, изнурённый получасовой борьбой, Юрий прислонил голову к стене. Постепенно звериный тонус мышц ослаб, и чугунный ступор покинул его. Кондрашов лишь на миг смежил веки и незаметно для себя…задремал…

Ох! В этом месте повествования в уши автора невольно вламывается возмущённый и донельзя оскорблённый бас Кропота, а равно дружный хор иных мужских голосов, уязвлённых в своей подлинно мужской святости: «Тюха-митюха! Слюнтяй! Размазня! Сопляк! Лапоть! Разиня!…Ему бы сиську мамкину сосать!…Кашу манную мямлить, а не штаны носить!…Пустышку суньте ему!…Позор джунглям! Позор стае!» И даже более тонко разбирающиеся в нюансах человеческой психики женщины, наверняка, насмешливо поджали бы губы: «Ну, уж…Не находимся, что и сказать. Просто нет слов…». А Нонна Мордюкова, продолжая играть роль председателя колхоза из фильма «Простая история», обязательно изрекла бы: «Хороший ты парнишка, Кондрашов…Но не орёл!»

Впрочем, как знать, не исключено, отдельные критики и приняли бы во внимание тот довод, что для нашего героя оказалось неприемлемым уворовывание счастья по кусочкам, обгладывание его аки кости, брошенной оголодавшему верному псу. «Всё, или ничего!» – таков девиз, начертанный максималистски настроенной юностью, не приемлющей компромиссов. По крайней мере, кондрашовской юностью.

А что чувствовала героиня? Она сладко спала. Так сладко, как спала до того только с папой и мамой…

Первой от сладкой дрёмы очнулась муза Кондрашова. Она