Любовь Химеры 2 (СИ)

— Ну, так что ж ты сейчас не с ним? Иди, если хочешь.

— Нет, не могу! Я тебя люблю. А он, сука, женат, и баб пол вселенной, я теперь брезгую. Но факт остается фактом.

— Иди, проспись, — устало вздохнул я.

Слышать про ее бывшего при всем к нему уважении не хотелось.

— Компанию не составишь? — подмигнула жена.

— От тебя разит так, что меня уже подташнивает, так что, извини, я еще жить хочу.

— Ладно, живи. Я в душ.

Я поставил посуду в раковину и пошел за ней. Что-то подсказывало, что одну ее лучше не оставлять. Скинул в спальне одежду и вошел в ванную, она была уже в душе, я открыл кабинку и вошел к ней, обнял со спины, целуя шею и плечи, прижал к стене, не давая повернулся. Она засмеялась и чуть выгнулась, плотнее прижимаясь ко мне внизу. А далее все было, как в невероятном сне для плохих мальчиков. Выбравшись из душа, мы продолжили на тумбочке с вещами. Затем переместились-таки в спальню, но не на постель, а в кресло прямо у окна.

— Закрой его, — сказал я, когда она села на колени.

— Не хочу. Я сегодня плохая девочка.

Она начала движение, откинув меня на спинку кресла. Я придерживал ее за бедра, наслаждаясь ее влагой и жаром, затем начал ласкать ее грудь языком. Ее соски моментально закаменели, и это возбуждало просто до безумия. Она выгибалась все сильнее, прижималась все плотнее, позволяя входить мне все глубже. Я усилил напор, давно уже усвоив, что она любит, когда сильнее, глубже и даже больнее. От нежности она просто не сможет кончить. И мне это безумно нравилось. Я обвел пальцами ее губы, позволил их облизать. Боже, как же сладко-то! Как невероятно. И вдруг, сам не зная, почему, схватил ее за горло, причем, довольно сильно. Но потому, как она начала извиваться и насколько горячей там стала, я понял, что ей это очень нравится. Я начал двигаться вместе с ней, покусывая ее грудь и все так же держа за горло. Она хотела этого, хотела грубости и боли, она билась в экстазе от этого. Что ж будь, по-твоему, плохая девочка.

— Встань, — велел я ей, она послушалась.

Я встал сам и грубо кинул ее в кресло, поднял ее ноги и вошел резко и полностью, вновь схватив ее за горло, нанося удар за ударом. Я входил очень глубоко в этой позе, я знал, что ей больно. Но она сама хотела этой боли. Когда попыталась чуть опустить ноги, получила пощечину и, пораженная, замерла на несколько мгновений. Моя рука вновь оказалось на ее горле, мои движения были сильны и неумолимы. Она начала выгибаться и кричать, но я ей не позволил, снова отвесив пощечину, схватил обеими руками за бедра и несколькими сильнейшими ударами завершил наказание плохой девочки. Она, наконец, тяжело дыша и блаженно улыбаясь.

— Ну что, довольна плохая девочка своим наказанием? — спросил я, отдышавшись.

— Очень, — засмеялась она.

— Ну, и хорошо.

Я от души шлепнул ее по ягодице и пошел в ванную.

— И о каких еще твоих тайных желаниях я пока не знаю, о плохая девочка? — спросил я, одеваясь.

— Не все сразу, товарищ полковник. Но я найду, чем тебя удивить, — ответила она из ванной.

— Нет, я серьезно, если чего-то очень хочется, не стесняйся, мне бы не хотелось, чтобы ты ходила на сторону за какими-то ощущениями только из-за боязни меня чем-то шокировать.

— Я учту.

Она достала черное офисное платье с белым воротником и надела, я невольно улыбнулся.

— Еще черные квадратные очки — и вылитая моя историчка, Ирина Викторовна.

— Твой первый объект вожделения?

— Нет, я к тому времени уже был влюблен в Свету.

— Повезло вам. А ты маму мою знал?

— Конечно, мы семьями дружили.

— Я, правда, на нее похожа?

— Ну, когда в урайской ипостаси, да, только у Лельки волосы чуть потемнее были, светло-русые скорее, и кудри не так сильно вились, а так — одно лицо.

— Как, ты сказал, ее звали?

Жена отчего то аж с лица сошла.

— Ее звали Ольга, но мы все называли ее Лелькой. Ей так нравилось, — пояснил я. И сам застыл с открытым ртом поняв к чему она клонит.

— Лелька. Леля, Леля, — Дора, словно на вкус, имя матери пробовала. — Девена права, Перуну я не дочь.

В глазах жены застыли слезы и ужас.

Глава 30

— Да, серого, конечно, жаль, — вздохнул Демитрий, отпивая пиво из банки, которую только что открыл.

— До сих пор в голове ее плач стоит, — поморщился Влад. — Позвонить надо, узнать, как она.

— Зачем звонить, посмотри ментально — и быстро, и бесплатно. Закрой глаза, сосредоточься, открой внутреннее зрение, продумай о ней, потянись к ней всей душой.

Влад потянулся и увидел руку, сжимающее ее горло, покрасневшее лицо, затуманенные глаза, приоткрытые губы. Вот рука, оторвавшись от горла, бьет ее по лицу и опять сжимается на горле мертвой хваткой. А ощущения при этом — не то боль, не то смятение, не то удовольствие, агония какая-то. Влад вздрогнул в испуге и разорвал связь, закашлявшись:

— Ей плохо, ее, кажется, душат. Господи! Нужно к ней.

— Не нужно, — Демитрий улыбался, щурясь на солнышке, — ей не плохо, ей хорошо. Очень.

— В смысле хорошо: тогда что это?

— Ну, знаешь, о вкусах не спорят, о вкусах в постели — тем более.

— Что? О Боже! О Господи!

Влад покраснел до корней волос.