Любовь крестоносца

Еще долго за полночь мужчины обсуждали план предстоящих действий. Надо было покинуть орден, добраться до Палестины, найти и вывезти оттуда сокровища. Везде в этих местах и по дороге бушевали войны, в морях искали добычу викинги и пираты, на Руси, в Ливонии и, да и в Палестине рыскали отряды противоборствующих сторон. Да и орден так просто не оставит их в покое — они понимали это.

Самый тяжелый разговор предстоял у Ульриха с Радмилой. Он все никак не решался начать его. Уже настало утро. Мужчины позавтракали и готовились к отъезду. А Ульрих все не мог найти в себе силы подойти к любимой и объяснить ей, что она пока остается. Уже накинуты седла на коней, уже сумки с едой, приготовленной Радмилой в дорогу, наброшены на крупы, а горло сдавила неизвестная сила — не дает слово вымолвить. И Радмила молчала. Гордая девушка только грустно посмотрела на рыцаря, укрепляющего сумки на коне, и побрела на конюшню, к своему единственному другу. Там она обняла Голубу за шею, припала лицом к покатому боку и молча стояла, изо всех сил сдерживая слезы.

В дверях показался Ульрих. Он подошел к девушке и обнял ее. Радмила оттолкнула его. Но он настаивал:

— Прости, милая, но я должен ехать! — и вновь прильнул к ней. Она молчала.

— Я считаю тебя своей дамой, и клянусь тебе словом тевтонского рыцаря, что я вернусь за тобой.

Радмила взглянула на него глазами, полными слез.

— Ты должна понять, я связан клятвой с орденом!

— Я тебя не держу, — отвечала она.

— Какова будет моя клятва тебе, если я так легко нарушу другую, — воскликнул Ульрих.

- Мы могли уехать отсюда, Русь велика…

— И как долго мы будем прятаться? Я сын барона фон Эйнштайна, и не привык бегать по лесам от закона. И ты не представляешь, какие длинные руки у ордена. Они не позволят нам быть счастливыми. Они отпустят меня! Я добьюсь этого! Тебе только нужно будет немного подождать.

— Я вернусь за тобой, любимая, через неделю приеду за тобой. — уже более нежно продолжал он. — Я знаю, как раздобыть много денег. Целые сокровища! Мы будем богаты, мы будем счастливы. Мы поженимся. У нас будет замок в Англии, слуги. Много детей.

Слезы стали просыхать на глазах Радмилы.

— Я буду ждать тебя, милый. Ты только береги себя, — шептала она, целуя Ульриха.

— Я клянусь тебе словом рыцаря, — и Ульрих снял с пальца перстень с большим зеленым камнем и одел на палец Радмилы. Затем он снял платок, завязанный на тонкой талии молодой женщины, бережно сложил его и спрятал его на груди под доспехами. Вскоре топот копыт стих в утреннем шуме леса.

Ливония, Дерптское комтурство 1242 г.

Большой замок комтурства встретил друзей настороженно. Патрульные опустили тяжелые, из мореного дуба ворота и кавалькада въехала на широкий двор. Подчиненные Ульриху люди с радостными возгласами бросились навстречу.

— Слава пресвятой Деве, вы живы! — оруженосец Отто радостно улыбался. — Столько рыцарей погибло в этом бою! Не повезло нашему комтурству, половина погибших — наши братья. Сейчас вот пополнение привезли. Молодые рыцари, неопытные. Так что, господин, это большая удача, что вы снова с нами.

— Ладно, ладно, Отто! Скоро ты узнаешь еще кое-какие новости! — рыцарь с удовольствием смотрел на бесхитростное лицо добродушного малого.

— Ульрих фон Эйнштайн! Как мы рады, что ты нашелся! Да, кстати, тебя просит зайти комтур! — братья хлопали его по плечу.

За небольшим столом, крытым скатертью из сурового льняного полотна, сидел дерптский комтур барон Альфред фон Вюнсдорф. Немолодой коренастый мужчина был в длинной шерстяной тунике коричневого цвета, на ногах — мягкие полусапожки. Ульрих знал его давно, но вдруг он показался совершенно незнакомым человеком. Черные с проседью волосы ниспадали до плеч, коротко постриженная челка открывала высокий, изборожденный морщинами лоб, глубокие складки у ястребиного носа, тщательно выбритый квадратный подбородок — это было суровое, очень жестокое лицо.

— Пресвятая Дева, да я смотрю на него глазами Радмилы, — ужаснулся он и припомнил давнишний спор о смысле крестового движения.

— Ты можешь объяснить причину такого длительного отсутствия, брат Ульрих? — сурово спросил комтур.

— Да, господин комтур. Я был тяжело ранен, после того, как с раной стало полегче, от переохлаждения воспалились легкие. И я пролежал почти месяц, — прямо посмотрел в ястребиное лицо Ульрих.

— Но, ведь прошло два месяца! — брови пожилого мужчины взметнулись вверх. — Я вижу, что ты не спешил к своим братьям.

— Тот человек, который дважды спас меня от смерти, попросил остаться до середины июня. Я был связан долгом благодарности по отношению к нему и согласился. — Ульрих не хотел рассказывать о своих чувствах черствому комтуру.

— У тебя нет ни перед кем не никаких обязательств, брат Ульрих, кроме как перед богом нашим! И перед своими командирами, которые являются для тебя представителями господа нашего и Пресвятой Девы Марии! — глубокие складки на лице у комтура заострились, нос выдвинулся вперед.