Любовь Лафайета

Моррис сильно спешил и, не дослушав Лафайета, сплавил его Джеймсу Ловеллу, президенту недавно созданного комитета внешних сношений. "Кстати, мистер Ловелл прекрасно говорит по-французски". Лафайет смог в этом убедиться: Ловелл в самых изысканных выражениях поблагодарил французских гостей за их добрые намерения в отношении его страны и порекомендовал несколько уютных мест в Филадельфии, где можно приятно провести время до отъезда обратно. К сожалению, мистер Дин вышел за рамки своих полномочий, выдавая офицерские патенты для службы в Континентальной армии; никто его об этом не просил; в иностранных офицерах нужды больше нет. Честь имею, господа.

— Подождите! — воскликнул Жильбер. — Мы проделали долгий и опасный путь, не подчинившись приказу своего короля, не ради чинов и денег; мы готовы служить волонтёрами, за собственный счёт; дело свободы нам дорого так же, как и вам. Не претендуя на признательность за пока ещё весьма незначительные заслуги, я надеюсь, что вы, при всей своей занятости, всё же дадите себе труд прочесть хотя бы письмо мистера Франклина, раз мистер Дин уже не пользуется вашим доверием…

Ловелл взял у него рекомендательные письма, и на этом аудиенция закончилась.

Жильбер был обескуражен, но не сломлен. Возле Индепенденс-холла в самом деле можно было встретить множество французов — шумных, возмущённых, раздосадованных, — которых американцы уже научились выпроваживать. Лафайету показалось, что в таверне, куда они пошли с Кальбом и Моруа, чтобы обсудить план дальнейших действий, он увидел Тронсона-Дюкудрэ. Автор трактатов по артиллерии и подрывному делу наверняка не остался без патента, надо поговорить с ним и попросить о рекомендации! Жильбер уже вскочил, чтобы бежать за Дюкудрэ, но какой-то майор, случайно услышавший о его намерениях, остановил его, бесцеремонно схватив за локоть. Не его это дело, конечно, но если господа не хотят неприятностей, с Дюкудрэ им лучше не связываться. Он успел настроить против себя всех — и американцев, и французов. В Конгрессе ему пообещали чин генерал-майора, но три генерала Континентальной армии — Генри Нокс, Натанаэль Грин и Джон Салливан — пригрозили подать в отставку, лишь бы не служить под его началом. Тогда его сделали генеральным инспектором военных мануфактур, лишив военного командования, и он перессорился с военными инженерами, начиная с Луи Дюпортайля, который три недели назад был назначен полковником инженерных войск и советником генерала Вашингтона.

Тогда, может, к Дюпортайлю? Нет, сразу к генералу Вашингтону! Его ставка недалеко от Филадельфии; завтра же едем к нему.

Но утром в дверь постучали, и Лафайет с удивлением увидел мистера Ловелла, которого сопровождал его коллега Уильям Дьюер. Они извинились перед маркизом за слишком сухой приём и пригласили выступить в Конгрессе, чтобы объяснить, что привело его сюда.

Свою речь Жильбер специально не готовил и не репетировал; слова лились легко и свободно, из самого сердца, ведь он говорил то, что думал и чувствовал. Конгрессмены (их было не более десятка) терпеливо выслушали его гимн свободе и вынесли резолюцию: в награду за большие заслуги и рвение присвоить Жильберу дю Мотье, маркизу де Лафайету, звание генерал-майора со всеми полагающимися почестями и правом участвовать в военных советах, но лишь в качестве иностранного наблюдателя. Остальные офицеры, прибывшие вместе с ним, должны вернуться домой.

Жильбер шёл медленно, а не своим обычным стремительным шагом, и уже по этому признаку друзья поняли, что его постигла неудача. Но ничего, ещё не всё потеряно! План тот же: переговорить с генералом Вашингтоном. Он будет здесь первого августа, Жильбер приглашён на ужин в его честь.

В восьмом часу вечера Лафайет в васильковом французском мундире поверх белого камзола, в начищенных до блеска сапогах, напудренном парике и с генеральским шарфом через плечо вошёл в "Сити-Таверн". В большом зале, освещённом тремя люстрами, стояли в два ряда сдвинутые столы, за которыми не оставалось свободных мест. Военные преобладали, хотя среди тёмно-синих мундиров встречались и коричневые сюртуки; все работали челюстями, поглощая ужин и обсуждая последние события; девушки в белых чепчиках и передниках разносили кружки с пивом и бутылки мадеры, блюда с устрицами, окороками, жареными индейками и форелью; к потолку поднимался сизый табачный дым. Остановившись на пороге, Лафайет безошибочно выхватил взглядом генерала Вашингтона, хотя прежде никогда его не видал. Спутать генерала с кем-то другим было невозможно: на голову выше прочих, широкоплечий, с прямой спиной, рыжеватые волосы стянуты в хвост чёрной лентой; внимательно слушает, но сам молчит. Жильбер поздоровался по-английски, поклонился и вручил записку от Хэнкока вместе с письмом от Франклина.