Любовь, медицина и чудеса

Они это сделали. Это было всерьез. У меня справа разрез 12 дюймов; ни лимфатических желез, ни груди. В моих железах осталось еще 12 опухолей.

У меня три выбора: немедленный аборт, кесарево сечение или стимулированные роды через 30 недель, или полный срок беременности. У меня гормонально позитивный рак, и мое тело набито гормонами. Если я хочу сохранить ребенка, мне не подходит никакое обычное лечение рака. Даже с абортом и лечением мои шансы потрясающее малы: одни шанс из пяти, что я проживу больше пяти лет.

Я выбираю роды через 30 недель. Я делаю это не для того, чтобы спасти ребенка. Я делаю это, чтобы выбраться из больницы, чтобы они не могли больше ничего со мной сделать. Они вынимают из моего бока две длинных отсасывающих трубки, и я иду домой. В Миннесоте теперь январь, морозный, как только можно выдержать – конечно, если вы не беременны и если у вас нет рака.

Но если вы – человеческая бомба замедленного действия, то с января до мая для вас больше пяти месяцев. И каждый день мой ребенок растет, и в тело мое втекает все больше гормонов, столь безмерно опасных для меня. Мало надежды, что я смогу завершить беременность без дальнейшего распространения рака. Я оцепенела, я так зла, так бесконечно печальна, что мое лицо застыло, как безжизненная маска. Я теряю способность читать (прежде одну из моих главных радостей), потому что у меня совсем расстроилась способность к концентрации. Я не надеюсь увидеть, как моей девочке исполнится восемь лет, 30 июня 1978 года. Я покупаю ей все подарки и упаковываю их в феврале. Я планирую мои похороны.

Но во мне сидят в действительности два человека, и каждый из них борется за власть. Один из них слышит, чтó говорят врачи, и реагирует, как я только что описала. Но другой человек выкрикивает непристойности в сторону больницы, когда проезжает мимо нее в машине. Этот второй человек решается бороться, даже если первый день за днем и иногда каждый час докучает ему, вынуждая его сдаться. Физически моя мастектомия не очень болела. Моя грудь, плечо и спина онемели, но это прошло быстро и без осложнений. Однако нижняя часть руки болела с самого начала, иногда так сильно, что я целыми днями не могла выпрямить руку. К несчастью, это была правая рука, которой я играла на гитаре. Но это ничего не значило, поскольку я была не настолько счастлива, чтобы когда-нибудь петь.

Как только я ушла из больницы, я попыталась прислушаться к моему внутреннему голосу. Я хотела, чтобы мое тело и мой разум сказали мне, как я могу помочь им выжить. Я получила некие ответы, и пыталась следовать им, хотя и была слишком подавлена, чтобы что-нибудь делать или о чем-нибудь думать. Мое тело говорило: "Пей апельсиновый сок", это было любопытное желание, какого никогда не было раньше. Я пила и пила, и это было приятно. Я стала всерьез задумываться, что я ввожу в мое тело. Я велела моей пище делать меня сильной. Я говорила каждой таблетке витамина, когда она проходила через мое горло, идти в должное место и делать то что нужно, потому что это было мое единственное лекарство от рака.

Мое тело говорило: "Двигайся, Лойс, и поскорее". Через тридцать минут после того, как я вернулась из больницы домой, я отправилась на прогулку. Это было трудно. Я боялась упасть на больной бок. Я сгорбилась, как старушка. Но мои ноги были сильны, я купила себе шагомер и проходила милю за милей. Когда наступила весна, я ходила и бегала, ходила и бегала, пока ребенок не стал слишком большим.

Этими упражнениями я говорили моему телу, что я люблю его и хочу, чтобы оно было здоровым. В ту же неделю, что я пришла домой, я снова принялась за йогу. Сначала я могла отодвинуть мою руку лишь на пять дюймов в любую сторону, но я тянула ее и тянула. Я растягивала мою трехфунтовую пружину и заставляла работать мои мускулы и сухожилия, даже если они выражали болью свой протест. Я быстро восстановила свою руку, и теперь добилась ее полной подвижности и силы. Воля к Выздоровлению говорит: "Разрабатывай свои пальцы у двери". Я говорю: "Цепляйся за дверь, а потом подтягивайся, сколько можешь".

Разум и тело говорили мне: "Занимайся любовью". И они были правы. Занятия любовью (и другие виды упражнений) давали мне единственное время свободы, единственное время, когда я снова была собой, единственное время, когда у меня не было рака.

Мой разум говорил: "Мне нужен мир". Мне нужно каждый день немного покоя от невыносимого давления. Давай мне отдых!" Я никогда не занималась медитацией, но я пошла в библиотеку и нашла подходящие для меня формы. Я упражнялась. Медитация вынимала мое напряженное тело из сумятицы бодрствования и погружала его в сладостную колыбель, глубокую, темную и освежающую душевным миром. Я буквально жила ради этих мгновений.