Любовь моя

– Зачем ты так примитивно о читателях? Смотря какие бабушки. У некоторых есть внутреннее природное ощущение художественной правды. Им нравятся абсурдист Кафка и Достоевский с его психами и убийцами, – не согласилась Аня. – Критики иногда дают понять, что автор совсем никто, ничто и никому не нужен, хотя их назначение возбуждать интерес, а не топить того или иного писателя. Читатели сами разберутся, что им по сердцу.

– Хуже, когда вовсе не замечают. Это куда более серьезный прессинг. И тут без поддержки верных друзей трудно выжить.

– Замечательно сказала насчет друзей, – поддакнула Жанна Инне.

– Читательская публика пестрая, всем не угодишь, – вздохнула Аня.

– Надо уметь сознательно пользоваться знанием того, что часть публики скажет о книге, что это фигня, и быть готовым отражать удары.

Лена перестала реагировать даже на слова подруги. Ее рот «разрывала» зевота, и она спряталась под покров простыни. Инна тоже уже ни от кого не ждала ни возражений, ни согласия, Она погрузилась во внезапно нахлынувшие невеселые мысли.

* * *

Лена едва слышит сквозь трудно пробиваемую усталость мозга:

– Я вот бороздила интернет…

– И ты «подсела» и не можешь остановиться? Там, в основном, молодежь тешит свое глупое самолюбие, – заметила Инна.

– Я еще не достаточно хорошо владею компьютером, чтобы сидеть в соцсетях. Да и некогда мне, – ответила Аня.

– Компьютер – прекрасная штука! Не зажилишь, как полюбившуюся книгу из библиотеки… – снова от скуки принялась дурачиться Инна.

– Я недавно Виктора Ерофеева читала.

– Что существенного он внес в нашу литературу и культуру? Может, он, живя во Франции, чтобы достичь признания, «вовремя» расшатывал и подламывал базовые устои нашего общества? А теперь чем он живет? Пишет хвалебные оды сомнительным личностям или, напротив, памфлеты? А вдруг – милые, чудные, ласкающие слух и душу камерные вещи? – послала в пространство комнаты свои пренебрежительные вопросы Инна.

– Это тот самый, который как-то выступал со своей программой по телевизору? – «проснулась» Жанна.

– С утра был тот самый, – хихикнула Инна.

– Ну, ты даешь! Он не расшатывал. Сплетни все. О, бешенство словесной фальши! Она никого не минет! – всерьез, но общими фразами отреагировала Аня на вопросы Инны.

– Не люблю Ерофеева. Много воображает оттого, что жил за границей. Он мне не интересен, – пробурчала Жанна.

– Потому что не углублялась в изучение его творчества. Стиль у него прекрасный, – сказала Инна.

– Судя по его выступлениям по телеку, я бы не сказала. По-французски, наверное, у него лучше получилось бы.

– Откуда такая предвзятость? Завидуешь? «Великого писателя признают и благодаря его великим провалам», – насмешливо процитировала Инна чью-то громкую фразу. – А мне кажется, он вполне себе ничего… Он как-то сказал, что «женщины ему интересней, чем мужчины тем, что они метафизические существа более близкие к Богу и Дьяволу. Мужчины правят миром, а женщины мужчинами. Жить было бы не интересно, если бы мужчины сравнялись бы с женщинами». Очень емко и умно выразился.

– Говорят, Вениамин Ерофеев – уникальный писатель. У него не было ни предшественников, ни последователей, – сказала Аня. – Его нашумевшая повесть «Москва-Петушки» о неделями не просыхавшем любителе «Зубровки» уже стала притчей во языцех, а я никак не найду и не прочитаю этот шедевр. Книга-невидимка.

– Плохо искала. Ты воспринимаешь мое заявление о неприятии Виктора Ерофеева как пощечину себе, поэтому заговорила о Вениамине Ерофееве? – спросила Жанна.

– Ну как тебе сказать… не так чтобы… Пожалуй, нет. Пыталась я читать его «Русскую красавицу». Книга о проститутке. Бросила, противно стало. Злобный поклеп, карикатура на нашего человека.

– Может, это материализовавшееся предостережение, – усмехнулась Инна.

– Единичное возводить в ранг общего? – пожала плечами Аня.

– Что, не Данте двадцать первого века и далеко не узник совести? Но язык интересный, не тривиальный. Правда же?

– Что есть, то есть, этого у него не отнимешь. Старается.

– Кто о лесбиянках пишет, кто о проститутках, кто про бандитов. Мода пошла на гадкое. Советской литературы уже нет, российской – еще нет. Я вдруг попыталась представить себе выдающихся артистов Даля и Олега Янковского в роли бандитов. Это же ни во что не вписывающаяся дикость какая-то…

– Похоже, о чем и как писать – это вопрос собственного пиара современных писателей, – решительно высказалась Аня.

– Легко «творить», когда у государственной машины все шины спущены и нет тормозов, – хмыкнула Инна.

– Слава гениев длиться много дольше лет их жизни, а у этих… как ты думаешь?

– Если есть в том заинтересованные лица. Послушали бы нас сейчас эти писатели! – расхохоталась Инна. – Вот бы включить громкую связь на всю Россию. Аня, пошли свое мнение в интернет.

– Чтобы опозориться?

– Струсила? Шучу.

– Всегда найдутся потребители подобных книг, – вздохнула Аня.

– А как же «Декамерон» Боккаччо и «Тысяча и одна ночь»? Классика!