Любовь моя

«Перескакиваем с предмета на предмет, потом возвращаемся к ранее упомянутому или уже обсужденному. То одна тема влечет нас за собой, то другая. И все они разветвляются, растекаются. Я путаюсь в беспорядочном разговоре. Он давно бы заглох, но Инна всех баламутит. И спор снова вспыхивает. Ни компромисса, ни капитуляции не признает. Недостаточно строго себя судит. Голова от всего этого кругом идет. Да и Аня чересчур активна», – недовольно забухтела про себя Жанна, задремывая и временами всхрапывая под тихие и нежные всплески Аниных рулад, перемежающихся с неразборчивым уже не осознаваемым бурчанием.

* * *

Лена приоткрыла глаза и невольно вслушалась в то, о чем шепчутся Аня с Жанной. «Проснулись, не засыпали?» – не поняла она.

– …Да нет же, прогремел во всем мире. Заставляет смеяться над тем, над чем смеяться не принято: над болью, над жестокостью. Как можно над этим шутить? Мистическое смещение реальности? Парадоксальная психология?

– Он гениален в смысле перевертышей. Это когда добрые намерения как бы переворачиваются и превращаются в ужасные. И тотчас видно как меняется человек под влиянием обстоятельств. На контрасте суть яснее. Очень жизненно и раскованно пишет, не заблуждаясь относительно человеческой природы. Явно не идеалист.

– Собственно, ничего удивительного, многие гадкие дела творятся под ложной маркой добра. Только ведь смеяться над этим как-то не хочется. Жалко несчастных, страдающих от этих завуалированных лозунгов лжецов.

– В том и состоит талант писателя, что он заставляет гомерически смеяться по совершенно неожиданному поводу.

– Ну, не знаю. В цирке тоже многие смеются над тем, как падают клоуны. А я не могу, мне их жалко, хотя знаю, что там всё в шутку. А в произведении всерьез… Вот и пусть смеются те, кому смешно, а мне этого жестокого смеха не надо.

– Я не навязываю тебе своего мнения.

– Нет, ты мне что-то чуждое пытаешься внушить.

– Какое яростное неприятие эстетики смеха сквозь горькие слезы! Оно свойственно только «титанам мысли»… Не горячись. Весь мир его признает, а ты… так самая умная и чувствительная.

– Я знаю, что клоун – это умный дурак. Помню, неприятное, но сильное впечатление на меня произвели слова знаменитого клоуна Полунина, что у дурака больше возможностей быть счастливым. Задуматься заставили… И все же поговорим, когда прочту.

– Ты бываешь строптивая.

– Хочешь меня укротить?

– Укрощение, как правило, процесс обоюдный, – примирительно сказала Жанна.

– Сбила меня с мысли. Так вот… я тебе по телефону обозначу свое мнение, а если захочешь, в письме подробно изложу. Думаю, в ближайшее время дам о себе знать.

– Я бы предпочла…

«О ком это они? Монотонный голос Жанны навевает на меня сонливость. Это хорошо», – подумала Лена, уплывая в темноту. Противный скрип за стеной на несколько секунд вырвал ее из тяжелого забытья, но сонная одурь снова повисла над нею и окутала усталую голову.

19

– Помнишь, ты по телефону говорила о романе? Я не могу не спросить о…

Лена тяжело прикрыла глаза. Инна забеспокоилась: вопрос не к месту?

После некоторого молчания Лена заговорила раздумчиво, но совсем не о том, что интересовало подругу:

– Когда я опять начала писать, то будто возродилась, помолодела. Моему сознанию открылось очень многое. Я как в детстве вновь остро почувствовала красоту природы, радость жизни. Я слышала песни ветра, ощущала аромат цветов, восхищалась чистотой и праздничной голубизной неба. Я стала ярче воспринимать любые проявления жизни. Земные картины внезапно наполнились мощным содержанием, после болезни ускользавшим от моего измученного суетливого разума. Я почувствовала невесомость! Я летала, попав в мощный поток положительных энергий!

Я будто заново обрела тонкое владение поэтической образностью: находила прекрасные слова и фразы. Меня охватывали необъяснимые насыщенные и глубокие чувства. Я упивалась ими. Меня распирало от радости, возбуждения и восторга. Писательство доставляло огромное, ни с чем несравнимое удовольствие. В такие моменты я забывала о семье и работе. Иногда у меня бесконтрольно «срывало крышу» и я не могла остановиться: всё писала и писала. Я то закапывалась в рассуждениях и уходила в бесконечную глубину, то растекалась вариантами. Я купалась в эмоциях, чувствовала себя взмывающей птицей! Жаль, что редко позволяла себе так расслабляться. Работа отнимала много сил. Писала от случая к случаю. Не думала, что это временный подъем, а то бы все силы бросила на творчество.

– Сейчас в нашей жизни не так уж много событий, от которых мы получаем положительные эмоции, за которые можно было бы ухватиться и крепко держаться. Тебе надо было срочно бросать работу и посвятить себя писательству.

– Знать бы… Писала и Хемингуэя вспоминала.

– Он говорил, что искусство помогает человеку разобраться в глобальных коллизиях жизни и в вечных бытовых проблемах.