Любовь моя

– Все относительно, – неопределенно пробурчала Инна, не желая спорить с подругой. – Недавно я читала внучатой племяннице номинированную на премию повесть о войне и притеснении малых народов, о том, как они голодали. И вдруг малышка задала мне неожиданный вопрос: «Тетя в книжке рассказывала, что несчастные переселенцы, вернувшись на родину, ели лепешки, орехи, мед и сливочное масло, а твоя бабушка в войну и после нее питалась картошкой и сухарями, но не считала, что голодала. И ты в детстве не пробовала таких деликатесов. Как это понять?» Я растерялась и не смогла политкорректно ответить ребенку. Не компостировать же девятилетней девочке мозги теорией относительности?

– Тебя перемкнуло? Не поверю, – усмехнулась Жанна.

– Не перестроилась. С нашим-то ориентированием на дружбу народов, на постоянную их поддержку и подпитку…

– Ясно, – кивнула Жанна.

– В пятнадцать лет хочется улететь в небо на воздушном шаре, чтобы чудесным образом избежать проблем или развеять тоску, – сказала Аня. – А в нашем возрасте требуется иное лекарство.

Лена понятливо качнула головой.

– В юные годы постылая жизнь, «веселая» есенинская тоска и депрессия? – растерялась Жанна.

– У меня – да, – едва выдавила Аня, а через минутную паузу добавила:

– И плющило, и вышибало как пробку из бутылки шампанского, и покончить с собой хотелось.

Вникать в беды Аниной юности и признавать правоту ее слов Жанне не хотелось. Она уже перебрала негатива по самую макушку. «Друзья аттестуют меня как непревзойденного оптимиста, а здесь я за один день сдулась. Поместить бы Аню в мою компанию, чтобы не кисла и не ставила под сомнение радости простых житейских истин», – вздохнула она устало.

«Глаза у Ани всегда грустные, потому что слишком рано узнала и поняла много плохого: арест родителей, детдом. А другой проживет семьдесят лет, но для него так и останется самым страшным событием жизни не выигравший в детстве лотерейный билет. Встречала я такие экземпляры с биографиями без потрясений и катаклизмов», – сквозь затуманивающую ее мозг пелену наплывающей дремы мысленно отреагировала Лена на печальные слова Ани.

* * *

– …Ты не права. У настоящего писателя его истинные взгляды видны и без сознательного подчеркивания и выпячивания. А особенности языка он употребляет, как средство углубления достоверности или тонкого очарования читателей. Я обожаю изучать художественные особенности произведений, и все же для меня самое главное в них – правда жизни. Мне смысл важнее метафор. Но писать о современности надо языком, на котором говорит основная масса людей, – заявила Аня.

«И тут она вместе с народом!» – улыбнулась Лена. – Какие все-таки у девчонок в споре – когда не занудствуют – красивые содержательные, одухотворенные лица! Любо-дорого смотреть. Хочется жить рядом с ними, дышать одним воздухом».

– Анюта, ты ли это? Ты открываешь мне глаза! Вот это по мне! Может, ты тоже сочиняешь, допустим, ради переживания острых ощущений? – насмешливо спросила Инна, похоже, переводя тем самым в шутку ранее нанесенное себе оскорбление, которое, наверное, не дошло до дремавшей Лены.

«Кем она пытается меня выставить? Не поддамся», – подумала Аня и ответила Инне спокойно:

– Как-то не случилось.

Сначала, из угла, где расположилась на ночь Жанна, послышался легкий недоуменный шепоток, но тут же затих. Потом Лена услышала негромкое бормотание:

– «Насилует простуженный рояль», «И сырость капает слезами с потолка…» Какая образность! Чьё это?..

– Спросонья, что ли бубнит? – тихо сказала Инна, отвлекшись от Ани.

– …Не поддается вдохновение описанию, сравнению и оценке.

– Самокритична, к великим себя не причисляешь. Не отважишься. Как же иначе! Они ведь «в преходящем усматривали вечное, в случайном – следы божественного». Они обязаны своим талантом Богу! А ты разве нет?

– Инна, повторяешься, – вздохнула Лена.

– Считаешь, что до классиков не дотягиваешь? А может, ты уже в той цепочке, в том ряду, и обманчивая простота твоих рассказов для потомков вдруг окажется откровением? Скромничаешь. Не можешь даже шутливо, как Олег Янковский, заявить, мол, «я на свою беду, бессмертен». И в этом твое величие? А надо уметь подавать и продавать свой продукт. Вот так и погребаются таланты. Запомни, ты настоящий писатель во всех смыслах и проявлениях, потому что умеешь постоянно держать читателя в своем эмоциональном поле. Помнишь фразу: «Ты, Моцарт, Бог. И сам того не знаешь». Вот и я скажу: «Писатель, когда творит, близок к Создателю». Эта фраза должна быть в твоем сердце, будто высеченная из мрамора. Она того стоит.

– Спасибо за комплимент, которого я не заслуживаю, и за «любезность, без которой можно обойтись». Сразила. Изыди, сатана. Я знаю цену лести, – сказала Лена и даже руками замахала. – Ну и шуточки у тебя, милый мой, добрый эксперт. Какую же надо иметь роскошную фантазию, чтобы пытаться втискивать меня на одну полку с классиками?

– Задача, конечно, не из легких, – весело откликнулась Инна.