Любовь моя

– К тому же в тексте из-за потери некоторых фраз оказывались бессвязные или не очень понятные фрагменты, нарушался смысл и точность выражений. А когда компьютером из текста изымались строки, отмеченные вдохновенной завершенностью… – Лена закрыла лицо руками. – В них же концентрация мыслей и чувств! Помню, писала я что-то очень важное о дороге к храму… – мне не так много нравится из того, что я пишу, – но подобных строк мне до слез жалко. Они как откровения… Я силюсь, но не могу их воспроизвести в своей памяти. Они как всплески волн, как лучики с небес – вспыхнули в сознании и пропали. Я бы их запомнила, если бы, мучаясь, долго и нудно придумывала, но они возникали непроизвольно. Подобные золотники не каждый день являются автору. Именно такие фразы и рассуждения украшают или подводят итог каждого отдельного сюжета.

Как минимум страниц триста вставок и поправок пропало. Это тебе не сплошной текст. Целый рассказ проще восстановить или заново написать. Хотя, написанное повторно, обычно получается менее эмоциональным. Первые выплески чувств у меня всегда бывают ярче. Теперь открываю изданную книгу, просматриваю текст и вижу: здесь неплохо, а тут он какой-то пустой, словно выхолощенный, отдельные места плоско звучат. В них не чувствуется настроение персонажей. Они какие-то пунктирные, мерцающие. И мне жутко стыдно. Я же как-никак писатель. Уж сколько месяцев прошло, а я всё не могу окончательно оправиться от стресса и приступить к полноценному редактированию следующей книги. За всё это время вдохновение только один раз накатило, когда я писала рецензию на понравившуюся мне книгу.

– Не проливаешься мыслями, как радостным теплым летним ливнем, все больше нудной осенней моросью? Понимаю, у тебя внутри свой камертон. Кому что, а тебе только бы себя покритиковать.

– Лучше я сама, чем другие.

– Перебори себя. Абстрагируйся от предыдущей книги. Смею надеяться, что ты преувеличиваешь ее слабость. Я знаю твою чрезмерную требовательность и строгость во всем. Помню твои отчеты в НИИ по договорам. Душу вынешь из всех, пока не добьешься идеальной точности и соответствия нормативам.

– То в науке. Надо было изъять рукопись из типографии, выждать, пока я восстановлюсь после стресса, а заодно дать книге отлежаться и начать заново убирать шероховатости, огрехи и недочеты. Но я испугалась, что если вдруг что-то случится со мной, то не успею издать. А теперь перечитываю, вижу все недостатки и злюсь на себя.

– И какой вывод? Подытожь.

– Чувствую, что отредактировать заново и переиздать мне уже не придется.

– Со всей ответственностью заявляю, что тебя не оторви, так будешь дорабатывать свое произведение до самого ссудного дня. Правильно, что за следующую книгу взялась. Я несказанно рада. Подожди, а как же твой официальный редактор? Он же обязан был сделать свою работу. Разве не так? Почему не убрал огрехи? Он хотя бы указал тебе на них.

– Редактор три месяца работал над моей рукописью. Помню день, когда он вернул ее вместе с рецензией. Тогда он сказал буквально следующее: «Тороплюсь в больницу, где от рака умирает моя единственная дочь, студентка первого курса вашего вуза». Просил, чтобы его предисловие к книге было единственным. Пообещал позвонить и договориться о встрече, чтобы побеседовать, обсудить книгу. А через три дня его не стало. Рак. Судьба обоим отмерила короткий век. А через неделю я отнесла рукопись в издательство.

Теперь, читая свою книгу, я понимаю, что редактор был не в состоянии чувствовать текст, ему удавалось только схватить его суть. Возможно, он даже не осознавал происходящего с ним. Всё это я уже «проходила» в больнице. Я не могла вспомнить даже абзаца из прочитанной страницы или в моей голове крутилось невесть что. Но мне повезло выжить… Но полностью я до сих пор не восстановилась. Так что винить или хвалить можно только судьбу.

Когда я малость очухалась от стресса, то об этом злосчастном случае с компьютером рассказала знакомым писателям, чтобы они были внимательней к своему рабочему инструменту и не напортачили себе как я, – сказала Лена, вглядываясь в черный экран окна так, будто за ним стояло ее неотвязное невезение.

– В назидание потомкам, – грустно усмехнулась Инна.

Лена горестно махнула рукой и отвернулась.

– После стресса я очень плохо себя чувствовала и думала, что больше никогда не смогу сесть за компьютер. Меня тошнило от одного только взгляда на него.

– Ох уж эта наша повышенная чувствительность!

– И потом… ты же знаешь, хотя «усердие всё превозмогает», но «одного яйца дважды не высидишь». Козьма Прутков сказал. Я подумала и не стала возвращаться к уже написанному.

– Прутков. Какая прелесть! Его абсурдистские изречения и пародии часто бывали породистыми.

– Лена, какая была поломка в компьютере? Почему он глючил? И никто за это не получил нахлобучки? – полушутя спросила Инна подругу после некоторой паузы.