Любовь моя

– Догадываюсь, в каком состоянии ты пребываешь по ночам. Стенокардия тебя изводит, – поставила верный диагноз Инна. – Я тоже ею страдаю, и давно оставила надежду излечиться.

– …И все же, почему ты пишешь? Тебе в книгах комфортнее, чем в жизни, вот и собираешь в них «и жизнь, и слезы, и любовь»? Это попытка разобраться в себе и укрыться в литературе как в некоем убежище? – спросила Инна.

– Я в себе разобралась еще в детдоме. Мне было шесть лет, когда я осознала, что у меня нет родителей, и в своей жизни я должна буду надеяться только на себя. И это многое определило во мне.

– Ого!

– Человек не всегда знает, почему он что-то делает, почему поступает так, а не иначе. Это часто связано с внутренним ощущением потребности. «Я должна это сделать, иначе буду чувствовать дискомфорт». В последнее время писательство и есть моя настоящая жизнь. Работа теперь – только финансовая необходимость. Что может быть дороже возможности распоряжаться своим временем, собственной жизнью и тратить ее на любимое дело! Ты понимаешь, до какой степени это для меня важно? Я не представляю себе что-то другое, от чего могла бы получать столько радости. Знаешь, если бы не мои книги, еще не известно, выжила бы я после операции? Они и теперь помогают мне преодолевать трудности, держаться на плаву и ничего не бояться, кроме смерти.

«О Лене можно сказать, что она слишком смелая, чтобы жить долго и богато. Парадокс», – подумала Инна.

– Такие писатели как ты не дадут утонуть огромному материку под названием «советская… российская литература».

– Считаешь, что я вписала в нее свою скромную строку? Отдаю должное твоему оптимизму на мой счет.

– Писательство для меня – особый таинственный универсум, священнодействие полное загадок и будоражащей мистики. Это же чудо, уметь свой внутренний голос, свое эго превращать в прекрасные произведения! Для меня это заоблачные высоты совершенства. Это как существование в пятом измерении! – восхищенно воскликнула Инна.

– Таковыми для меня являются композиторы и музыканты. Небожители! – улыбнулась Лена и благодарно обняла подругу. – Меня потрясает музыка, рожденная любовью. Бывают ли в жизни более счастливые моменты?!

Сама я в изучении наследия народного творчества с помощью балалайки дальше «Светит месяц» и «Во поле березка стояла» не продвинулась. Я замечаю, когда фальшивят другие, но себя не слышу. Видно музыкальный слух у меня отсутствует напрочь, – добавила она самокритично. – А внутренняя культура моих стариков выражалась в песнях. Редкий вечер обходился без них. Я еще застала то их грустно-прекрасное время.

– Мама так и не узнала о том, кем ты стала?

– Нет. Я хотела сначала получить документальное подтверждение. Не успела я привезти и показать ей билет члена Союза писателей. Она на два месяца раньше ушла. Я много чего не успела в своей жизни…

33

Инна оглянулась на спящих подруг и тихо спросила у Лены:

– Спишь? Ты все время куда-то мыслями улетаешь и пропадаешь с моего горизонта. Наблюдаю наличие отсутствия в присутствии… Ты мне все о Рите и ее творчестве толковала, а я о твоих книгах хотела больше услышать.

Лена открыла глаза, но ее мысли получили неожиданное для Инны направление. Она заговорила тихо и печально.

– Я уже отдала книгу в типографию, когда заглянув в компьютер в поисках забытой фамилии, обнаружила в одном рассказе отсутствие ключевой фразы. Меня это удивило и испугало. Припомнила еще один интересный момент. И тоже не нашла его в тексте. Верхом неожиданности для меня стала пропажа целого рассказа. Мне чуть дурно не сделалось. Сижу, ничего не соображаю, точно меня кувалдой мозги вышибли.

– Раньше ты говорила: пыльным мешком из-за угла, – еще не вникнув в драматическую суть происшедшего с подругой, засмеялась Инна.

– И такая усталость на меня навалилась, что упала я на диван и часа три лежала неподвижно. Ни одна мысль не посетила меня за это время. Когда пришла в себя, поняла, что с моим стареньким, еще из первых выпусков компьютером что-то случилось, и он стирал всё, что я писала за последний год. Он глотал информацию, и она пропадала в ненасытной утробе его гигабайтов памяти. Весь мой редакторский труд пошел насмарку. Он погиб безвозвратно. Произведение безнадежно испорчено!

– Гоголь сам сжигал свои рукописи, а у тебя компьютер съедал текст. Помогал расправиться?..

Инна никак «не врубалась» в трагедию подруги.