Любовь моя

– Если Пушкин – Бог в литературе, тогда кто остальные? Им тоже хочется славы, хочется хорошо жить. Может, в каждом поэте сидит Пушкин и им приходится решать: преодолевать его в себе или договариваться? А Малевич, например, предлагал выбросить всё из музеев, опустошить их, снять кожу с классики. Помните его лозунг «Идите и остановите прогресс!» Считал, что таким способом потащит культуру вверх, – насмешливо напомнила Инна. – Это был безумно болезненный путь к гармонизации. На голом месте, без базы, формировавшейся веками? Иногда надо защищать искусство от собственных гениев. И не только искусство, но и страну от не очень умных политиков. Я читала, что Малевич видел красоту крестьянского труда, но сама я этого в его картинах не заметила. По мне так он знал только ее внешнюю сторону, как горожанин, мечтающий поспать на сене.

– Не люблю Малевича, хоть он и считается иконой мирового авангарда, родоначальником супрематизма. Может, и внес он что-то новое и великое в теорию искусства, но для меня он примитивный, плакатный художник. Видела его вытянутые фигуры, как бы тянущиеся вверх, в небо. Я понимаю, это символы, – сердито забурчала Аня. (Так вот что скрывается в ней под маской неуверенности!) – Рисунки у него плоские, как у пятилетнего ребенка. Где глубина, тонкость, масштаб? Туфта. В чем его новаторство? Мои пятиклассники лучше рисуют. Подпевалы нашли, в чем и вознесли. Надо поставить его картины рядом с творениями Рафаэля, Серова или любого другого нашего знаменитого художника и сравнить.

– Посмотрим, рассортируем, разделим мнения на кучки и сделаем вывод, – рассмеялась Инна. – Еще один гений попал к нам в немилость! Аня, но где же сочные ругательные эпитеты в адрес нелюбимого художника? Исчерпала все, понося писателей?

– Не поняв глубины, делать выводы?.. Малевич и его последователи, изучая окружающий мир, строили не только конструкции фантастических зданий, но и различные теоретические модели реального общества. Вкусы у всех разные. Малевич доступен узкому кругу почитателей. Может, им наскучил Рафаэль? – предположила Жанна.

– Истинная красота не может надоесть! – горячо возразила Аня.

– Мы мало что понимаем в различных направлениях искусства. Каждый из нас любит в живописи какой-то один период в ее развитии и наслаждается, в основном, этими шедеврами. Я предпочитаю эпоху Возрождения, – сказала Жанна.

– А кому-то маты на заборах нравится изображать, – хохотнула Инна.

«К чему ей эта маска клоуна? Все-то ей хихоньки да хаханьки», – поежилась Жанна.

– Кто-то соединяет разные смысловые полюса, кто-то их разъединяет. Ты с непростительным высокомерием относишься к таланту Малевича. Громогласный, но ранимый Маяковский тоже утверждал: «Единицы – ничто!», а сам был индивидуальностью, огромной глыбой, магическим титаном! Я читала, что Маяковский встал вровень с Блоком, что культ Блока отступил, когда люди услышали «Облако в штанах», – напомнила Жанна. – Время было такое противоречивое. Творческие люди искали, придумывали, находили. Иногда они слишком много брали свободы в своем творчестве. А идея, высказанная не вовремя, часто звучит не как открытие или предвидение, а как ложь и ересь.

– И Гоголь говорил, что общество состоит из единиц. Какие мы, такая и будет страна, – сказала Аня.

– Цепляет Малевич, раз не можете не говорить о нем! Но давайте помолчим? Хватит на сегодня споров, – отреагировала Лена на выпады подруг. Сейчас ей меньше всего хотелось жестко дискутировать. Настроение и здоровье не то.

– Лена, – прошептала Инна на ухо подруге, – мне кажется, твои произведения понравились бы великому…

– С ума сошла!

* * *

После долгой паузы Лена неожиданно сама вернулась к временно приостановленной теме и тихо, только для одной Инны, стала отвечать на ее вопрос:

– Вопреки бытующему среди неспециалистов мнению, я считаю, что критики и рецензенты нужны для того, чтобы развить и огранить талант писателя. Жаль, что нет сейчас критиков-эстетов. На мои книги было много рецензий, в которых авторы хотели показать собственную эрудицию, но случались и прекрасные, искренние, прочувствованные строки, и странные…

Помню, одна рецензия очень задела. Ее автор дал замечательную, подробную, глубоко научную характеристику моему произведению, но вставил в свой текст одну очень двусмысленную язвительную фразу, из которой, наряду со всем положительным, можно было предположить, что писатель в своей наивности близок к ребенку. При его уме не понять сути детского писателя? Это же достоинство, если писатель на время сумел «стать» ребенком, да еще детдомовским! Автор рецензии надеялся, что я не замечу или не пойму его завистливой издевки? Не люблю людей, считающих себя умнее всех. Предпочитаю рецензии от незнакомых специалистов, когда на текст не накладывается личное приятие или неприятие, когда человек мне не конкурент. Посылаешь такому писателю в другой регион свое произведение, а он тебе в ответ – независимое мнение.