Любовь на руинах

Я, конечно, мог и должен был сделать знак кому-то из ребят, но неприятно шевельнулось в груди чувство, идентифицированное мною как ревность — не хотел позволить, чтобы руки моего бойца прижимали к себе эту странную, непонятную, но такую влекущую женщину. Легко поднял, с радостью ощущая, как ее руки обвились вокруг шеи, и понес, не слушая больше того, что рассказывает Пророк и не смотря по сторонам. Но не в их с отцом комнату, а к себе — чуть дальше по коридору.

Видела ли она? Понимала ли, куда несу? Скорее всего, понимала, но молчала. И с каждым шагом я чувствовал, как учащается мое сердцебиение от ее близости, от ее запаха, от приятной тяжести ее тела, прижатого к моей груди. Ногой распахнул дверь, прошел в комнату и положил свою ношу на кровать. И замер, опираясь на свои руки, расставленные по обе стороны от ее тела. Глаза закрыты, лицо бледное, может, сознание потеряла?

— Тая, тебе плохо? — спросил, не ожидая ответа. Но глаза распахнулись и она сказала:

— Нет, все нормально, — потом добавила. — Ты, наверное, думаешь, что я ничего не сделала, обманула тебя снова?

Я молча пожал плечами — мне эти "психотропные" штучки, действительно, были непонятны. Но ей почему-то было важно объяснить:

— Ты же заметил, что никто не скандалил? Что негатива не было?

— Заметил, — она намекает, что это благодаря ей никто скандал со стрельбой не устроил? — да ладно, а что так можно сделать? Внушить людям, что устраивать бойню ни к чему? Прямо всем и сразу?

— Можно. И наоборот можно. И это, как раз, легче сделать всей массе, когда они одним делом объединены, одними мыслями заняты, а не отдельному человеку. А сегодня многие пришли с целью сорвать выступление — пришлось потрудиться! Я умею забирать их эмоции, все плохое, что волнами исходит от человека. И хорошее чувствую, если эмоции переполняют хозяина… Только когда много такого… меня их энергия разрывает изнутри. Я не могу с ней справиться… А с такой толпой мне нечасто приходилось работать, — она вдруг замолчала, как-то странно глядя на меня. — Антон?

Я и так-то был на пределе, наблюдая за ее губами с такого ничтожного расстояния, а мое имя, произнесенное ею, еще больше завело, заставило вздрогнуть всем телом.

— Да?

— Поцелуй меня!

Волной невыносимого жара окатило сверху вниз, болью отдаваясь в паху. Я должен был идти. Я вообще не имел права уходить оттуда! Нельзя было. Ни в коем случае было нельзя сейчас. Но эти мысли прозвучали в моей голове фоном, а я уже склонялся над ее лицом, оглаживая пальцами каштановые волосы, разметавшиеся по моей подушке. Один поцелуй — две минуты и я пойду… Дал себе обещание и, наконец, легко коснулся призывно распахнувшихся губ.

Прижался губами и замер, оглушенный своими чувствами, а больше всего нежными пальцами, вдруг оказавшимися в волосах, ноготками, слегка царапающими кожу головы. И не заметил, как мой язык оказался в ее ротике, а ее руки под моей одеждой. Первое прикосновение к моей коже обожгло, заставило сжаться сердце и вырвало хриплый стон. Я не мог оторваться от ее губ, мне казалось, что ни одна женщина в моей жизни никогда не оказывала на меня такого действия — руки дрожали, когда я расстегивал молнию на ее комбинезоне. И уж точно женщины красивее Таисии я вообще никогда не встречал!

Я смотрел, как туманятся ее глаза, как она закусывает нижнюю губку, которую я только что втягивал в свой рот, как бешено бьётся на ее шейке пульс. Как маньяк, с перехватившим дыханием, следил за разъезжавшейся молнией и не мог удержаться, чтобы не целовать молочную кожу в прорези костюма. Вверху на ней не было белья. И неожиданно большая для такой хрупкой девушки грудь легла в мою ладонь. И Тая изогнулась, подставляя ее мне, тычась в ладонь острым соском-горошинкой, предлагая попробовать себя…

Даже если бы я был святым, я бы не устоял! Но я таким точно не был. Поэтому, позабыв обо всем на свете, склонился к маленькой розовой вершинке, ощущая, как стремительно наполняется слюной рот. И когда губы сомкнулись на ней, целуя, посасывая, легко покусывая, в голове рефреном зазвучало: "Боже мой, Боже мой…" Почему-то подумалось, что это не мои мысли, что это она… Но разве это сейчас было важно?

Потянул вниз ее одежду, не отрываясь от груди. Неужели и дальше позволит? Но она сама, отпустив мои волосы, помогала стягивать узкий, плотно облегавший ее тело, комбинезон. Я бросал куда-то вещи — ее и свои, не отрывая глаз от потрясающего женского тела на моей кровати. Но когда руки легли на пряжку ремня, она вдруг положила свою ладошку сверху. О, вот оно! Опомнилась! Блядь, как теперь успокоиться-то? Но пальчики, отбросив мои руки, щёлкнули пряжкой и потянули молнию вниз. И не остановившись на этом, скользнули туда, под резинку трусов, буквально обжигая лёгким прикосновением до боли возбужденный член.

Она так смотрела на него, что от одного вида возбуждения и… любопытства в ее глазах, впору было кончить. Но и решительно вытащив из штанов, освободив, наконец, от причинявшей боль, ставшей вдруг тесной, одежды, она поразила меня снова. Неожиданно засмущалась и попыталась убрать свою руку!