Любовь не по правилам (СИ)

— Маша, не понимаю. Что за мазохизм? Зачем вам это? Раз вы про 100 % говорите — вы и сами не очень уверены, что это нужно делать и правильно.

— Не в этом дело. В том, что делать это нужно — я абсолютно уверена. Просто я могу ошибаться в чувствах Ильи ко мне.

Марат помолчал, засунув руки в карманы халата, Потом решился таки: подвинул стул, сел рядом с Машиной кроватью.

— Милая моя, а вы уверены, что это правильно? Вот эта ваша неожиданная затея? Как мне известно, родителей ваших в живых нет. Пока вы были без сознания, никого, кроме этого парня, я здесь за всё это время не видел. И вы хотите, чтобы я этими своими рассказами-страшилками и его отпугнул, единственного, дежурившего как верный пес у дверей в реанимацию? Подумайте над этой идеей еще немного, не спешите, не горячитесь.

Маша была очень взволнованна этим разговором.

— Понимаете, это не моя причуда, не сиюминутный каприз, я долго обдумывала эту просьбу. У нас складываются довольно серьезные отношения с Ильей. И я хочу сейчас, пока еще они не сложились — оповестить его о том, на что он должен решиться. Я не хочу, чтобы это вскрылось потом, когда расставаться — это рвать по живому. Пусть ухаживает — если будет продолжать за мной ухаживать — с открытыми глазами.

— Маша, вы не волнуйтесь. Лучше обдумайте всё ещё раз хорошенько. Просто это как-то очень не по-женски, чересчур прямо и бесхитростно. Вот эта ваша кристальная честность и выворачивание карманов при том, что вас об этом никто не просил. Но воля ваша, как скажете. Я согласен. Если нужно, присылайте своего «лысого грека» ко мне, как только он придет, мы поговорим. Я сегодня на сутках, так что меня нетрудно будет найти. Только ответьте сначала мне на один вопрос, пожалуйста. Почему вы сами не хотите рассказать вашему жениху о том, как обстоят дела с вашим здоровьем? Ведь он у вас, как я понял, не врач, так что отсутствие специальных знаний вам в этом не помеха. На бытовом уровне вполне могли бы сами ему всю картину обрисовать. Что за интрига, чего я не понимаю?

Маша поколебалась прежде, чем ответить. Откровенность в разговорах с посторонними или почти посторонними людьми никогда не была сильной стороной её характера. Но ничего не попишешь, нужно объяснять. Иначе Марат может не согласиться или все же что-то утаить от Ильи, невзирая на ее просьбу.

— Понимаете в чём дело… Илья — очень благородный мужчина, и очень такой, знаете, «мужчина-мужчина». Если эту историю изложу ему я, то этим как бы припру его к стене. Лишу возможности уйти. Потому, что сложно это выполнить без потери самоуважения: выслушать от женщины на больничной койке рассказ о тревожном состоянии её здоровья с туманными перспективами развития ситуации, а потом сказать «ой, вон оно как, ну, я тогда пойду, мне такого не надо». Понимаете? С вами же ситуация другая. После вашего рассказа он может развернуться и уйти. Вы же не будете знать куда он пошел, ко мне в палату или домой? Да даже если и будете — вы ему совсем посторонний человек, перед вами потерять лицо не так страшно. Я хочу дать ему шанс, понимаете?

Врач улыбался, смотрел на Машу удивлённо и изучающе одновременно.

— Маша, вы мудрая женщина. Так всё продумали. И очень сильная, благородная. Будет очень жаль, если Илья ваш окажется слабаком. Вы заслужили иного.

— Да ладно вам. Сейчас я — самая обычная, не очень здоровая и очень испуганная женщина. Так что, поможете, доктор?

— Помогу. Почему же не помочь. Но вы точно хорошо подумали, не пожалеете потом о своём решении?

— Спасибо, Марат. Не пожалею.

* * *

Илья пришел ее навестить примерно через час после ухода доктора. Час — это немного времени. Но его вполне достаточно для того, чтобы извести себя мыслями о резонности своей придумки до полного изнеможения. Впрочем, сказала себе Маша, есть еще сценарий номер два — если дальше того, что есть, Илья отношения развивать не будет. Тогда ему ничего и знать не надо. Останемся, что называется, друзьями. А про друзей так много знать не нужно!

Маше сложно было сегодня с ним общаться. Свою идею она ощущала как камень за пазухой, продолжая, впрочем, считать ее правильной и резонной. Илья, кажется, интуитивно чувствовал эту заминку, общение у них сегодня было какое-то напряженное, она то и дело ловила на себе его вопросительный взгляд. Наконец, он снова присел на пол около нее, взял ее руку в свою, поцеловал. Потом, помолчав, посмотрел Маше в глаза и сказал:

— Машунь, я с тобой поговорить хочу!

— Я слушаю, — сердце у нее колотилось так, что странно было, что Илья этого не слышит.

— Ты мне очень нравишься. Нет, даже больше — я, кажется, влюбился. Давай будем вместе? Мне кажется, у нас есть шанс и всё будет очень хорошо. По крайней мере, я приложу к этому все усилия, — он волновался так, что на лбу выступила испарина. Как же так, совсем чужой мужчина, она его и не знает толком, а такой вдруг родной — и так быстро им стал! Даже запах от него, не резкий, пряный, и тот — совершенно не чужой, а очень близкий, не раздражает ее, такое чувствительное всегда, обоняние.