Тем временем трио вышло на перрон и остановилось прямо перед окном, рядом с которым сидела Маша. Толстое стекло не позволяло ей услышать о чем они говорили. Вся сцена в пучке света из-под уличного фонаря выглядела как театральная пантомима. Мужчины стояли друг напротив друга, Грек угрожающее наклонил корпус в сторону Пивасика, тот будто уменьшился в размерах, повернул голову чуть вниз и в бок, засунул руки в карманы. Пышка скакала вокруг мужчин, темпераментно размахивая руками, но на уважительном расстоянии от Грека. Электричка издала резкий гудок и сцена под фонарем постепенно уплыла назад.
* * *
Электричка прогудела прощально и скрылась в темноте, вильнув темным хвостом с красным сигнальным огоньком. Илья и пара не слишком трезвых попутчиков остались на перроне в одиночестве: по причине позднего времени электричка была последней в этом направлении) никого больше вокруг не было. Лязгающие звуки поезда растворились в душной летней ночи. Убедившись в своей безопасности, из темных Сокольников через дорогу закричала какая-то ночная птица.
Илья повернулся к пьяному мужику.
— Ну, чего ты там выступал-то? Чего к девушке приставал?
Видно было, что и мужик, и женщина его сопровождавшая, изрядно испуганы. Они озирались по сторонам в поисках поддержки и молчали. Вокруг было пустынно, помощи было взяться неоткуда — по причине позднего времени перрон был совершенно пуст. Какой странный этот лысый! Вроде бы интеллигентик сраный, но так уверенно себя ведет. И лысый, опять же… Может, сидел?
Когда молчание уже чересчур затянулось, мужик севшим от волнения голосом решил побыстрее разрешить ситуацию:
— Чего не так-то? Чего ты нас сюда вытащил? Она сама виновата, пиво мне разбила.
— Вы его сами разбили. Весь мозг вынесли, орали всю дорогу. Аккуратнее надо было быть, — назидательно и уверенно сообщил лысый.
У нетрезвой женщины совсем сдали нервы. Ей стало страшно за спутника.
— Да ладно тебе. Ну, всяко бывает, что ж мы, не люди что ли. Давай до свидания, да?
Идиотская, конечно, ситуация, думал Илья. Чего я завелся, зачем их сюда тащил. Вечно это мое желание на красивую женщину впечатление произвести. Не бить же его теперь, дурака этого пьяного, в самом деле? Надо как-то на тормозах спускать да расходиться. Что это за остановка? Он посмотрел по сторонам и увидел вывеску «Москва-3». А, ну тут минут 15 быстром шагом до «Алексеевской», еще успеет на метро, если быстро здесь весь этот цирк свернуть.
— Ну, мы пойдем? — заискивающе глядя на него, спросила нерезвая спутница бузотера.
— Да валите отсюда уже. И чтобы больше в электричке не скандалили! — решил он педагогически верно закрыть тему.
Баба радостно вцепилась в своего мужчину и поволокла его в сторону лестницы с перрона. Тот едва успевал переставлять ноги и бурчал недовольно: «Поразведутся, бл*, безопасные джедаи!».
2 часть
Главной своей бедой Илья всю жизнь считал свою яркую, просто таки бьющую в глаза внешность: высокий, атлетичный от природы, с лицом, будто сошедшим с рекламы дорогой одежды для мужчин. Еще с подросткового возраста, где бы он не появился — лица всех присутствующих поворачивались к нему. Класса с 7 он уже стал яблоком раздора не только для одноклассниц, но и для девчонок из своей параллели. Потом так же было и в институте — на него западали не только сокурсницы, но и преподавательницы из тех, что помоложе.
Обычно мужчины повышенным вниманием к себе очень гордятся. Илья же, наоборот, зачастую очень тяготился таким положением дел: насколько его любили женщины, настолько же не любили мужики. В школьном возрасте это очень мешало: дружба с другими мальчишками была для него куда важнее популярности у девочек. Поэтому в какой-то момент он взял и побрился налысо — убрал свою красивую, богатую шатеновую шевелюру. Женский пол, ему симпатизировавший, сначала расстроился: жаль терять такую красоту, сглупил парень. Но потом все пришли к выводу, что он теперь очень похож на молодого Марлона Брандо и ему это очень идет. А пацаны поржали и на отношениях с ними содеянное не сказалось никак.
Илья сначала огорчился, что запланированное не сработало, а потом постепенно привык брить голову, как-то его эта процедура успокаивала. Так что отпусти он теперь волосы — его, наверное, и узнавать бы перестали: неотъемлемая часть имиджа, так сказать.